Мир Приключений 1990 г.

— Ошибаешься. Я за то только и любил твоего отца, что он во всем был художником, даже в том, как он служил в милиции.

***

Когда к Кирилловым приходили гости, Киру укладывали спать за дощатой, оклеенной обоями перегородкой с портьерами вместо двери.

В разрезе портьер клубился синий папиросный дым, шумели гости и громче всех — дядя Вася:

— Я ему предлагал: иди ко мне в ретушеры.

— Но я же не ретушер, — басил отец.

— Ты художник!

— И не художник.

— Ты еще в школе рисовал как бог. И с фронта вернулся с глазами, с руками. Подал бы в Суриковский… В Строгановку, на худой конец. Пусть бы попробовали не принять демобилизованного! Так нет же! Ты как прирос к погонам. Для всех война кончилась в сорок пятом, кроме тебя одного. Ну кто тебя в милицию тянул? Что, тебя под конвоем туда привели?

— А семья? У нас с Клавой уже была Кирочка. Семью кормить надо?

— Я тебе говорил: “Семью беру на себя!”

— Ты всегда всё берешь на себя, — сказала Клава.

— Что “всё”, скажи, пожалуйста? Можно подумать, я твою Кирочку кормил собственной грудью.

— Не грудью, так выменем.

Все расхохотались, кроме Клавы.

— Я серьезно, — пояснила она. — Когда Кирилл был на фронте, он мне субпродукты таскал с мясокомбината: вымя, сычуг, осердие…

— Сердце не предлагал? — спросил кто-то.

— Бросьте ваши хохмочки! Кирилл за меня воевал, а я что, не могу?..

— Я не за тебя воевал, — сказал Кирилл.

— Для тебя я вообще дезертир, а то, что у меня одна нога короче другой на целых три сантиметра…

— Никто тебя не считает дезертиром. Но, между прочим, лазить через забор мясокомбината…

— Если ты дурак, ты и лазь через забор. А я лазил на Доску почета, наклеивал фотографии “бойцов” со скотобойни и передовых колбасниц. А платить они могли только по перечислению: вот и расплачивались сердцем, выменем и желудком. Сколько я мог сожрать всего этого? Передовиков у них много, а я один.

— Какой ты ни на есть оборотистый, но ты не Джон Пирпонт Морган — миллиардер американский, чтобы кормить чужую семью!

— Как раз Морган тебя кормить бы не стал, потому что ему не нужен ретушер, а мне — позарез. Причем хороший ретушер! Художник!..

Отец рассердился. Это даже за перегородку передавалось, хотя голоса он не повышал:

— Давай не будем вспоминать, зачем и для чего тебе понадобился ретушер. Ты, помнится, тогда сказал: “Все, Кирилл, это последние…” И прекратим такие разговоры раз и навсегда! А если кто интересуется, как я оказался на службе в милиции, — отец обращался уже не к Васе, а к другим гостям, — так это очень просто: полковник в военкомате спрашивает: “Гражданская специальность есть?” А какая у меня специальность? Десять классов и пехотное училище. Вот он и предложил служить в милиции. Мне одному, что ли, предлагали?..

АЭРОПОРТ ДОМОДЕДОВО. 18 час 20 мин

— Вот что я тебе скажу, Кирюшенька. — Вася смотрел на нее с сожалением. Похоже, ее он жалел больше, чем себя. — Был бы на твоем месте какой-нибудь двоюродный знакомый, которому я по случаю раздобыл новый бампер для “Жигуля”, тот бы расшибся в лепешку, чтобы выручить дядю Васю из беды.

Откуда он знает, что делается сейчас в душе у Киры? Может, ей больше всего на свете хочется именно этого: выручить его из беды? Может, она вообще оказалась здесь из-за этого?.. А деловые Васины приятели… Уж Кира-то знает, как они топят друг дружку, только бы выкарабкаться на бережок.

— Вас послушать, так все ваши двоюродные знакомые, включая Долгова, не жулье, а рыцари без страха и упрека.

Кира сказала это слово “рыцари” просто так, из-за отсутствия другого подходящего. Она не знала, что оно значит для Васи. Отец никогда не рассказывал, а Вася сразу завелся. Даже стул принес;

— Рыцарей без страха и упрека, — начал он, усадив Киру против себя на стул, — я вообще в жизни не встречал… кроме нас с твоим Кириллом. Это было еще в школе. Играли в рыцарей. Кирилл Вальтер Скотта начитался и всех нас просветил. Сочинили кодекс рыцарской чести, нашли себе каждый по даме сердца: Кирилл — Клавочку…

— Маму Клаву?..

— Ага. Он к нам во двор на волейбол бегал. А я — Томочку. Томочка была — беретик, челочка, она ее сладким чаем смачивала, чтобы челочка лежала как приклеенная ко лбу… И платьице, сколько ее помню, всегда одно и то же: в пятом, шестом, седьмом… Застиранное ее мамой так, что весь наш кружок юных археологов не мог… как сказать… реконструировать его первоначальный цвет. Ну и выросла она, само собой, из этого платья… Не девочка, а циркуль на тонких ножках! Вот такая Томочка. Васина Дульсинея… — Вася отвернулся.

Кира старалась не смотреть на него, не спугнуть что-то новое или, может быть, очень старое, что проявилось сейчас в нем…