Мир тесен. Короткие истории из длинной жизни

Грех жаловаться, сейчас даже в дальних едренях можно не запаршиветь, задерживаясь на постой между гастрольными перебежками. В редкой гостинице сохранились стандарты советского общежития: душ в коридоре, столовая через улицу. Номер для командированного не хуже, чем в любом заморском мотеле. Разве что почти во всех из них вечная беда с сантехникой — видимо, время бесшумных унитазов и исправных смесителей на нашей почве еще не пришло.

Но, воротившись домой, белье, уже не раз выстиранное в тазиках, все равно летит в машину, да и я под душем стараюсь простоять подольше, словно дорога могла оставить на мне какой-то особенный след.

Подробности гигиенического ритуала можно опустить, но, ясное дело, что с ногтями и отросшими волосами лучше поспешить к каким-нибудь условным Наташе или Верочке.

Однажды на пути к ним услышал от нашего водителя историю про то, как его сослуживец в армии до самого дембеля не дотронулся до своих ногтей на ногах. И я, честно говоря, долго потом осмысливал его фразу, что при ходьбе этого парня уже было как-то особенно слышно…

* * *

Помните эти списки ненависти? Если не ошибаюсь, они с легкой руки Артемия Лебедева были очень популярны в ЖЖ. В первый его список попал и я, вместе с артисткой Новиковой и писателем Жванецким. Потом, в новой версии списка, писатель куда-то исчез. Гадать о причинах такого сокращения штата не буду: скорее всего, Михаилу Михайловичу по совокупности заслуг удалось как-то реабилитироваться.

Потом пришло время и для моего списка, в который я даже не подумал включать самого популярного блогера, поскольку все остальное в его перечне совершенно совпадало с вещами, в равной степени неприятными мне. Слово «ненависть», пожалуй, чрезмерно для самых ярких проявлений моего негодования. Я много раз писал, что охотнее прощу противные для меня убеждения, чем запах изо рта, каковой нынче я бы скорее выключил из списка и вставил вместо него злобу дня, которую я совершенно не выношу, несмотря на свою эстрадную специализацию.

Не знаю почему, но поверьте уж, совсем не от трусости я бегу от этих сиюминутных сатирических откликов на происходящее. Не то чтобы я был мыслями устремлен исключительно в вечность, а оттого, что я не знаю ничего пошлее этой готовности прочитанное «утром в газете» ближе к вечеру облечь в злободневный «куплет». Я понимаю, что со мной что-то не так. Но я и в хозяйстве-то страшно сержусь на вещи, которым отмерен только один день жизни или, пуще того, одноразовое употребление.

* * *

Я уже писал здесь, как песня «Ой, ты рожь!» вытаскивает из моих вегетативных глубин волнение, за которым никак не может угнаться рассудок. Я рассказал о том, как этот ржаной снопик моментально потащил за собой и ливерпульскую четверку, и музыку, на которой вырос каждый второй российский сноб.

Я вырос в русской глубинке, жил в латвийском провинциальном городе, а потом, став более или менее известным, все равно колесил по весям, далеким от обеих столиц…

Я никогда не смогу уехать из России, не потому, что меня каждый день встречают в Кремле, как полагают некоторые читатели, и вовсе не потому что меня все устраивает, а потому, что эти веси проросли во мне сосудами и, видимо, нервными путями, почти как руки венами в известной песенке Насти Стоцкой.

* * *

Стремная тема и вроде не для обсуждения, но для артиста нет худшей напасти, чем пристрастность людей, которых осенью догоняет обострение психического недуга. Странное дело: вроде бы юмористу самой судьбой не назначено иметь поклонниц, которые достаются танцовщикам, рок-певцам, кинокрасавцам, оперным тенорам и дискантам из какой-нибудь мальчиковой группы.

Но тем нелепее и комичнее участь юмориста. Мне случалось принимать пухлые письма для своих коллег: Новиковой, Гальцева или Дроботенко. И всегда с трудом удавалось скрыть улыбку, слыша признания, которыми сопровождались просьбы непременно доставить конверты адресату. Отговорки, что мы вовсе не живем в одном доме и не видимся годами, никому не мешали видеть во мне самого надежного курьера.

Мне всегда везло на читателей и поклонников. Я старался находить способы отблагодарить их за внимание и за помощь, за указания на ошибки, но я решительно не понимаю, что делать с теми, кто очевидно нездоров, кто явно одержим душевной болезнью…

Иногда они настолько свыкаются со своими снами или фантазиями, что за ними начинают видеть реальную историю отношений: письма, которые ты не писал, свидания, на которых ты сроду не был. Мне неловко пересказывать курьезы или смеяться над теми несчастными, воображение которых рисовало близость с актерами, которые ни сном ни духом даже не подозревали о существовании своих пылких «возлюбленных».

Но порой истошность таких людей становится просто клинической, и в виртуальной почте слезы начинают вдруг шипеть злобной слюной. И здесь уже не отделаться от холодного узнавания саспенса… Понятно, что бан на время спасает тебя от очередного ужастика. Но Сеть так щедра на выбор обходных путей…