Мир тесен

— Нет, сегодня не надо. Понимаешь, Боря, нам с мамой надо перевезти шкаф. Не поможешь?

— Шкаф? — Теперь настал мой черед задирать брови кверху. Никогда не угадаешь, что тебя ожидает в следующую минуту. — Какой шкаф?

— Платяной. Понимаешь, мы с мамой еще зимой переехали к бабушке, у нее теплее квартира, а ее шкаф сожгли. Ну, в печку пустили. На дрова.

— Ага, — кивнул я.

— Ну вот, а с нашей квартиры шкаф никак не перевезем. Тяжелый же он. Одежда по гвоздям развешана. Боря, если трудно, то не надо…

— Да не трудно, — поспешно сказал я. — Чего там. Я люблю перевозить шкафы.

Она прыснула:

— Правда? Вот, елки зеленые, как удачно! Сговорились, что в субботу в пять вечера я приду к ним на Красную, 11, и прихвачу кого-нибудь из своих товарищей. А тележка на колесах у них есть.

Я поднимался в кубрик и вдруг заметил, что прыгаю через ступеньки. Вот так так! Всю зиму плелся как старик, весной еле ковылял, одолевая боль в суставах, — и вдруг запрыгал! Витамин С, что ли, взыграл во мне? Или приварок в виде корюшки? Точно, точно — корюшка! Ну, чудо-рыбка!

В таком неопределенно-радостно-встревоженном настроении вошел я в кубрик. Привычно ударило в уши пушечными хлопками: наши «козлятники» приносили в жертву любимому занятию здоровый послеобеденный сон. Я бухнулся было на койку, но тут мой сосед Коля Маковкин, приоткрыв один глаз, сказал:

— Тебя твой дружок заходил спрашивал.

— Толька?

— Велел тебе на «Кросс» зайти.

Он закрыл глаз. «Велел зайти»! Подождете, товарищ замполитрука. Я блаженно потянулся и опять поймал себя на мысли, что вроде ничего у меня не болит, не хрустят суставы, можно прыгать дальше. «Не хрустят суставы, — подхватил я понравившуюся мысль, и сразу пришло продолжение: — Не дрожат кусты… Подожди, слюнявый, отдохнешь и ты…»

Почитать, что ли? В рундуке у меня лежала хорошая книга — «Труженики моря». Я и раньше читал Гюго, любил «Собор Парижской богоматери», но «Труженики» меня увлекли необычайно. То и дело я натыкался на поразительные фразы вроде: «…на расстоянии двадцати шагов пулей снимал нагар со свечи».

Я протянул руку к рундуку, но тут же опустил, остановленный мыслью: а что Т. Т. от меня надо? Не случилось ли чего?

Со вздохом натянув ботинки, я спустился на второй этаж, вошел в помещение «Кросса». Тут сидели перед станцией краснофлотцы-телефонисты и краснофлотцы-телефонистки. (Недавно прибыла в Краков группа девушек, мобилизованных на флот, большинство попало к нам в СНиС; их обучали телефонной и телеграфной специальностям, а еще они занимались, на потеху старослужащим, строевой подготовкой в снисовском дворе.) Т. Т. как раз и был занят обучением плотненького краснофлотца в сильно оттопыренной на груди фланелевке, в черной юбке, черных чулках и ботинках. Т. Т. объяснял, как проходит телефонный вызов. Увидев меня, он прервал процесс обучения. Мы вышли на лестничную площадку, закурили, и Т. Т., как-то странно на меня взглянув, сказал:

— Борька, пришел приказ. Первого сентября мне прибыть в Ленинград на курсы.

— Тебе? — переспросил я, мгновенно уловив со скверным запахом филичевого дыма дурное предчувствие. — А мне?

Он покачал головой.

— Ну, наверно, придет и на меня, — еще бодрился я.

— Нет, Борька, не придет.

— Почему?

— Это тебя надо спросить. — Т. Т. сделал осуждающее ударение на «тебя».

Я растерянно молчал, а он, выдержав долгую паузу, продолжал:

— Конечно, я спросил писаря, почему на тебя нет приказа, но Круглое ничего не знает. Я пошел к комиссару, говорю ему: посылали представление на нас обоих, почему же нет в приказе Земскова? Знаешь, что он ответил? Дословно: «Передай своему дружку, чтоб он поменьше болтал». — Опять он помолчал. — Сколько я тебе говорил — не трепли языком. Сколько раз предупреждал.

— Я не трепал.

— Трепал. Ах, за ними не послали корабли. Ах, там много народу осталось. Ну, вот и дотрепался. Вот и отставили тебя.

— Это не трепотня, — сказал я подавленно. — Во всяком случае, при комиссаре я ничего такого не говорил.

— Значит, ему доложили. Твой язык — твой враг, Борька. Держи его на привязи, очень прошу. Тем более в такой обстановке, — сказал он со значением.

А я думал про себя: кто? Кто доложил комиссару? Я свою тревогу не таил, высказывал открыто, многие слышали у нас в команде. Неужели кто-то из команды? Трудно такое представить…

Т. Т. между тем развивал мысль об обстановке. Да, обстановка тяжелая. Немцы прут на юге с дьявольской силой. Прорвались в междуречье Волги и Дона. Рвутся на Кавказ — форсировали Кубань, захватили Майкоп, Краснодар. Страшный был июль, страшный идет август. На днях нам перед строем зачитали приказ наркома обороны № 227. Необычная стояла тишина — ни перешептываний, ни покашливаний, и в эту оцепенелую тишину падали раскаленные слова. Страна в опасности. Остановить врага! Ни шагу назад! Осудить настроения, будто территория у нас велика, и, значит, можно отступать дальше в глубь страны… Решительно пресекать проявления трусости и паникерства… крепить железную дисциплину и организованность… заградительные отряды…