Мир тесен

Да, да, Толька прав! Хватит разговоров о гибели «Сталина»… то есть военного транспорта № 508… Что значит судьба, оставшихся там трех тысяч человек перед трагической картиной отступления на юге, где гибнут целые дивизии? Несоизмеримо!

Не время задавать вопросы и искать ответы. Я умолкаю.

* * *

Шкаф на вид был неказист и малоутробист, но весил много, ужасно много. Хорошо, что я прихватил с собой Склянина, силача нашего, без него мы бы пропали. Он спускался по лестнице, горбом и руками удерживая шкаф, а мы с Саломыковым, увязавшимся за Скляниным, пыхтели сзади, вдвоем держа другой край. Катя со своей мамой, худенькой женщиной лет сорока с плаксивым выражением лица, ждали нас внизу с тележкой. Мы вынесли шкаф из подъезда дома на Красной улице, поставили, несколько криво, на тележку — небольшую платформу на чугунных колесах — и обмотали бельевой веревкой. Катина мама опять завела свою песню: ах, ах, такая тяжесть, спасибо вам, мальчики, и все такое. Молчала бы уж. Я, как главный закоперщик, впрягся в лямку и потянул тележку, а Склянин с Саломыковым шли сзади, подталкивая шкаф. Тележка шла неровно (должно быть, потому, что шкаф стоял криво), громыхала по булыжнику, а на висячем Макаровском мостике через овраг вдруг взяла вправо к перилам и чуть их не сорвала.

— Тпру-у-у! — заорал Склянин, а Саломыков довольно внятно высказался про мать шкафа.

На Якорную площадь наша процессия выкатилась на большой скорости: тележка вдруг набрала ход и, подпрыгивая на неровностях прибитого грунта, устремилась прямо на Морской собор. Изо всех сил я тянул ее влево, и только в последний момент удалось избежать столкновения и спасти собор. Пришлось остановиться и сделать перекур.

— Теперь, братцы, у нас задача, чтоб он, — кивнул я на шкаф, — не разнес Дом Флота.

Катя захихикала.

Когда мы выехали на Советскую, нам навстречу комендантским шагом шел патруль. Я затаил дыхание, ожидая окрика, но начальник патруля лишь скользнул по нам равнодушным взглядом, и мы благополучно разошлись. Ну, ясно. Везут по улице шкаф — значит, так надо, пусть везут. Я думаю, патруль не обратил бы особого внимания, даже если б мы вели, например, носорога. Главное, чтоб матрос был при деле. А вот краснофлотец, идущий по улице просто так, сразу привлекает внимание патруля. Недаром говорится, что вид отдыхающего подчиненного вызывает у начальства отвращение.

Вопреки моим опасениям, Дом Флота мы миновали спокойно. Хуже было с памятником адмиралу Беллинсгаузену. Шкаф вдруг круто взял влево и устремился к нему, и непременно бы снес памятник, если б решетка не ослабила удар. Возле Морской библиотеки пришлось снова перекурить. Впереди был Гостиный двор, и мне, разумеется, не хотелось подвергать историческое здание опасности разрушения. Я сказал об этом Кате, она захихикала, а Склянин, задумчиво глядя на шкаф, сказал:

— Из чего его сделали? Дерево ж не бывает такое тяжелое.

— А он не деревянный, — сказал Саломыков. — Из кирпича он, падла.

Катина мама, с состраданием глядя на нас, пустилась рассказывать, как ее дед, здешний шкипер, сам сколотил этот шкаф из досок отслужившего плашкоута. Что ж, подумал я, среди шкиперов тоже случаются подвижники, рыцари одной идеи.

Мы тащились в дальний северо-западный угол Кронштадта. Печальным призраком проплыл остов бывшего Владимирского собора. По Урицкого мы вышли к пустырю, примыкавшему к старой крепостной стене, — Козьему Болоту, сплошь разбитому под грядки огородов. В этой части города летом разобрали на дрова с десяток деревянных домов. СНиСу тоже дали домик, и мы целый день рушили его ломами и топорами.

А двухэтажный деревянный дом, в котором жили у Катиной бабушки Катя с мамой, уцелел. Его лестница заскрипела, застонала, когда мы внесли шкаф. Надо было мне, конечно, привести всю подводно-кабельную команду, но кто же мог знать, что он окажется таким неподъемным. Толи кричали от боли ступеньки, то ли наши сухожилия лопались — не знаю. Задыхаясь, с глазами навыкате, мы втащили шкаф на площадку второго этажа, и он, со своей чудовищной инерцией, поволок нас к стене и врезался в дверь. Жалобно простонав, дверь повисла на верхней петле, и тут же из-за нее выскочила на площадку высокая женщина в гимнастерке, туго опоясанной матросским ремнем, и закричала низким голосом:

— Вы что хулиганничаете, Водовозовы?!

— Ой, Шура, — заныла Катина мама, — случайно же… не нарочно же…

Мы с грохотом опустили шкаф — хорошо еще, что не на ноги женщины в гимнастерке. У нее были карие глаза, короткая мужская стрижка и белый шрам на щеке, — словом, это была Шура Безрук. На шум вышла из-за сорванной двери пожилая женщина в желтоватом халате до пят, с гладкими седыми волосами, разделенными прямым пробором. Это, верно, была Катина бабушка. Она немного прихрамывала.

— Ты чего раскричалась? — сказала она Шуре. — Ну, чего кричишь?

— Да вот, шумит тетенька, — поддакнул Склянин. — В милицию грозится.