Мир вокруг нас

Чем глубже мы въезжали в пустыню, тем разнообразнее становилась растительность. Появились кустарники, саксаул — почти единственное дерево пустыни. На саксауле еще не было зелени, серые тонкие веточки клонились к земле.

Название «Кара-Кумы» никак не подходило к окружающим нас зеленым просторам, и я предложила переименовать их в Кок-Кумы, что значит «зеленые пески».

— Подождите, подождите! — говорят мне, смеясь, мои спутники. — Поживете — увидите, что останется от этой зелени через две — три недели. Теперь март, а дождей не увидите до поздней осени. Даже облака на небе становятся редкостью, а скоро и совсем исчезнут. Вы знаете, какой здесь иногда летом «дождь» бывает? Появится тучка, порядочная, серая, — кажется, что из нее вот-вот дождик брызнет. И он действительно идет, только до земли не доходит! Воздух такой сухой, что капли испаряются в нем, и редко-редко какой-нибудь из них удается упасть на песок…

Все это так, и мне хорошо известно, что пустыня получает в три раза меньше влаги, чем, например, средняя полоса Европейской части СССР, и что испариться в пустыне могло бы в десять раз больше влаги, чем выпадает, но все-таки не верится, что пески могут так измениться. Не верится, что вскоре исчезнут свежая зелень, прозрачный воздух, ласковое солнце и прохладный ветерок, что над пустыней встанет пыльная, серая мгла, сквозь которую нестерпимо будет жечь стоящее над головой солнце, что ветер станет напоминать дыхание раскаленной печи, а вместо зеленой травки тысячами колючек ощетинятся пески.

Но что это? Кажется, мы уже въезжаем из весны в лето. Более редкой стала трава, исчезли деревца саксаула, кустарники и наконец песчаная осока. Мы выехали на совершенно обнаженные, серовато-желтые бугристые пески. Проехав по таким пескам около километра, мы попали в большую плоскодонную котловину, в центре которой оказался колодец.

Около него толпилось несколько сот черных, блестящих овец. Их пригнали сюда на водопой из песков, где они пасутся. Пастухи разделяли овец на группы по двадцать — тридцать штук и поочередно подгоняли к желобу. Напившись, овцы отходили в сторону и освобождали место для других, терпеливо дожидавшихся своей очереди.

Колодец, к которому мы подъехали, совсем не походил ни на обычный колодец с воротком, ни на длинноногий украинский журавль. Он был совсем круглый, со стенками, выложенными кирпичом. Вода в колодце была на глубине более двадцати метров.

Колодец почти не поднимался над поверхностью земли. Над ним возвышались два наклонных деревянных бруса, концами укрепленных в песке. Между брусьями находился блок.

Воду из колодца поднимал высокий одногорбый верблюд, на спине у которого сидела девочка-туркменка.

Воду из колодца поднимал высокий одногорбый верблюд.

К седлу верблюда был привязан конец толстой веревки. На другом ее конце, перекинутом через блок и спускавшемся в колодец, висело большое, сшитое из кож ведро, вместимостью около трех обычных ведер.

Девочка подгоняла верблюда, и он послушно приближался к колодцу; ведро при этом опускалось и наполнялось водой. Тогда девочка поворачивала верблюда, и он не спеша удалялся от колодца, натягивая канат и поднимая полное ведро. Как только ведро оказывалось на уровне бассейна, стоявшая возле колодца женщина громким возгласом останавливала верблюда и выливала воду из ведра в бассейн. Вода стекала в тот самый желоб, из которого пили овцы.

Между тем наша машина подошла к колодцу, и мы стали наливать воду в стоявшие на ней два деревянных бочонка. В каждый из них входило по семь ведер. Бочонки имели необычную форму: они были высокие, узкие, сдавленные с боков, с двумя круглыми отверстиями в верхнем донышке, через которые наливали воду.

Такую необыкновенную форму придают бочонкам для того, чтобы удобнее было навьючивать их на верблюдов.

После того как бочонки были наполнены, мы продолжали путь. Скоро колодец скрылся из глаз, снова появилась скудная растительность, начались бесконечные подъемы и спуски.

Только к вечеру мы добрались до лагеря.

После радостной встречи, шумных восклицаний и обмена первыми новостями мы установили свою палатку, развели костер и принялись варить ужин.

Ночь наступила очень быстро. Только что, кажется, светило солнце и было жарко, а спустя совсем немного времени пришлось надевать ватную куртку.

Холодная ночь скоро загнала нас в палатки.

Забравшись в спальный мешок, приподнимаю край палатки; смотрю на темное небо.

Луны не видно. Но сколько звезд! Яркие и большие, и маленькие, чуть заметные, теснятся они на небе. Низко над горизонтом стоит Полярная звезда.

Тихо ночью в пустыне. Ни звука не слышно вокруг. Спят птицы, не шелестит на деревьях и кустах листва.

Нет здесь ни мух, ни назойливых комаров, не квакают лягушки и не лают собаки.

И вдруг тишину прорезает визгливый громкий хохот, похожий на плач, или плач, похожий на хохот. Точно плачет навзрыд заплутавшийся в песках ребенок. Нельзя не вздрогнуть, услышав его впервые.