Мир вокруг нас

Подняв кверху глаза, я увидел прямо над головой какие-то крючковатые серо-зеленые побеги, которые можно было принять за лапы и щупальцы невиданных морских чудовищ. Я смотрел будто из глубины, со дна моря. А где-то далеко-далеко вверху, в узком просвете между скал, синело, искрилось небо.

— Петр Алексеевич! — воскликнул я. — Да ведь это настоящее морское дно! Вот где бы надо снимать картину «Садко»!

— Да, да. На морское дно очень похоже, — ответил мой спутник. — Многие говорят.

С каждым шагом в этом необычайном лесу передо мною открывалось что-нибудь новое. Вот Петр Алексеевич привел меня к сравнительно большому дереву самшита, вышиною метров десять — пятнадцать. Ствол его внизу был довольно толст — наверно, около сорока сантиметров в поперечнике.

— Этому дереву не менее полтысячи лет, — сказал мой спутник. — Преклонный возраст. Видите, оно уже начинает постепенно дряхлеть и гибнуть.

Полюбовавшись этим «почтенным старцем», мы пошли знакомиться с другими ценнейшими представителями заповедной рощи — с тисами.

Тис, или, как его иначе называют, «красное дерево», по внешнему виду немного напоминает сосну. Ветви его покрыты длинными зелеными иголками. Растет он, так же как и самшит, чрезвычайно медленно: за три — четыре тысячи лет достигает тридцати метров в вышину и до двух с половиной метров в поперечнике ствола. Тис прозвали еще «негнóй» — за его исключительную стойкость против гниения. Упавшее дерево может пролежать на земле сотни лет и останется целым и крепким.

Петр Алексеевич рассказал, что в зарубежных странах до наших дней сохранились древние здания, балки которых сделаны из тиса. Они служат уже по пятьсот — шестьсот и более лет.

В далеком прошлом леса тиса и самшита росли во многих местах Европы. Но потом, с изменением климата, они стали быстро исчезать. Гибели этих ценнейших пород во многом «помог» и сам человек. Тисовые и самшитовые леса беспощадно вырубались на различные поделки. Из тиса делались сваи для подземных сооружений. Он же шел на обшивку подводных частей судов. Кроме того, тис из-за своей большой упругости употреблялся в древности на изготовление луков. А в более поздние времена древесина тиса, имеющая очень красивый красноватый оттенок, широко использовалась для изготовления дорогой мебели. Но этим еще не исчерпываются ценные качества тиса. Древесина его прекрасно резонирует и может быть с успехом использована для изготовления роялей.

У нас в стране тис в очень небольшом количестве сохранился только на Черноморском побережье Кавказа, в Кахетии и в Крыму.

Глядя на ближайшие к нам деревца, я заметил, что корни их почти не углубляются в почву. Да и углубляться-то было некуда: деревца росли прямо на голых скалах, только слегка прикрытых мохом. Я обратил на это внимание Петра Алексеевича.

— Да, все наши растения очень нетребовательны к почве — растут прямо на камнях. Им бы только как-нибудь ухватиться за них корнями — вот и все. Но зато скудость почвы здесь с избытком вознаграждается теплым и влажным климатом. Влаги в воздухе наших субтропиков очень много.

Ветка тиса.

Наконец мы поднялись на самый верх скалы, к развалинам древней крепости. Отсюда открывался чудесный вид на ущелье внизу и на соседние горы.

На обратном пути я спросил Петра Алексеевича, какие животные водятся на этом заповедном участке гор.

— Участок-то у нас невелик, всего триста гектаров, — ответил мой спутник. — Поэтому зверю держаться у нас постоянно негде. А так, заходом, всякий зверь бывает: и кабан и медведь. Однажды очень занятный случай вышел — и как раз неподалеку от развалин крепости, где мы только что были. Пошли мы поздней осенью осматривать свой лесной участок. Проходим мимо одной пещеры в скале и видим, что вход в нее будто нарочно завален сучьями, мохом, землей. Что за странность? Подошли, поглядели, но как-то особого внимания не обратили и пошли дальше. А на обратном пути глядим — а уж вход в пещеру свободен: мох, сучья, земля — все в разные стороны раскидано, а на земле, на мху свежие отпечатки медвежьих лап. Это сам Михаил Иванович Топтыгин забрел в пещеру, да и завалил изнутри выход, чтобы не дуло; наверно, берлогу себе на зиму устраивал. Только мы ему помешали.

Петр Алексеевич помолчал и добавил:

— Иной раз и куницы сюда забегают. Только тоже случайно. Ведь наш заповедник не рассчитан на разведение животных. Наша главная задача — охрана и разведение тиса.

— Вернее, охрана, — поправил я. — Разводить-то вы его еще не умеете?

— Нет, умеем, — возразил Петр Алексеевич. — И это совершенно необходимо, потому что в природе тис крайне медленно возобновляется. У его семян очень длительный период покоя: они могут пролежать в земле, не прорастая, до двух с половиной лет. Кроме того, всхожесть семян чрезвычайно низкая: в естественных условиях всего семь — восемь процентов.

— Чем же это объяснить? — спросил я.