Читаем Мир всем полностью

Прошлый Новой год я встречала в землянке при свете коптилки из гильзы от снаряда. Коптилка то разгоралась, то гасла и ужасно чадила, заполняя всю землянку сизым дымом. По случаю праздника нам выдали усиленный паёк, а командир взвода от себя подарил каждой девушке по шоколадке. Мы чокались жестяными кружками с чаем, пели песни и желали друг другу дожить до Победы. Света из Валдая и саратовчанка Яська не дожили, а я дожила и обязана жить так, чтобы погибшим не было за меня стыдно.

Я положила почищенную картошину в кастрюльку и посмотрела на Раю:

— Сейчас вернусь.

Я вернулась в свою комнату, на миг окунувшись в блаженную тишину. Как мы на войне мечтали отметить первый Новогодний праздник после войны! Но вот он пришёл, а у меня на душе одна усталость.

— С Новым годом! С Новым годом! — вдруг закричал кто-то на улице.

И другой голос, мягкий, женский, округло ответил:

— Так он ещё не наступил. Рано радуешься, примета плохая.

«Теперь все приметы хорошие, — подумала я, прислонившись спиной к стене. — Ведь война закончилась».

Я вспомнила, что вернулась за бабусиными бусами, и торопливо надела их на шею: мамочка, бабуся, с наступающим!

Я посидела с соседями до двух часов ночи, пока не ушла Рая. Сначала мне смертельно хотелось спать, а потом расхотелось. И задремать не получалось, и читать не читалось. Кружил хоровод снежинок за окном, и верилось, что, стуча посохом, по ленинградским улицам ходит самый настоящий Дед Мороз.

1946 год

Антонина

Первого января был выходной день. Можно валяться сколько хочешь, ходить в гости, читать книги, растопить дровяной титан и наконец как следует вымыться в ванной, с блаженством ощущая на теле струи тёплой воды. У меня был брусок земляничного мыла, и я подумала, что вполне заслужила немного роскоши.

После ночного застолья в квартире царили тишь да благодать. Все спали. Стараясь двигаться бесшумно, я вышла на кухню и оглядела остатки пиршества. Посреди стола сидел Пионер, то есть Пион, и яростно чесался.

Я сняла тапок, чтобы прогнать паршивца со стола, елейно поинтересовавшись:

— Блошки?

Кот ретировался мгновенно, словно растворился в воздухе, оставив на месте преступления опрокинутый лафитник, из которого пил Крутов. В кухне ещё витал запах еды и табака. Я распахнула форточку, высыпала в мусорное ведро окурки и поняла, что новогоднее утро оставило в душе гулкую пустоту, как в пересохшем колодце. Хлынувший в комнату холод теребил края скатерти с пятнами от винегрета, на чьей-то тарелке лежал огрызок солёного огурца. И как-то исподволь, невзначай, на противовесе объедкам и окуркам всплыла в памяти строфа стихов Теофила Готье в изящном переводе расстрелянного Гумилёва.

Эти стихи однажды зимой произнесла бабуся. И я их сразу запомнила.

На крыше снеговые горы,Сквозь них не видно ничего…
И в белом ангельские хорыПоют крестьянам «Рождество!».

Бабуся Новый год не признавала за праздник и отмечала только Рождество. Когда она приезжала к нам из Могилёва в зимние каникулы, в нашей комнате начинало твориться волшебство, обвитое серебристыми, ещё дореволюционными ёлочными бусами и упоительно пахнущее сладким кексом. На Рождество бабуся всегда пекла кекс с изюмом и украшала его верхушку ребристой звездой из голубоватой фольги. Вечером мы гасили свет, зажигали свечи на ёлке, и в колеблющейся полутьме бабушка нараспев читала стихи о Рождестве. Хотите верьте, хотите нет, но в детстве я думала, что послушать бабусю к нам на праздник прилетает незримый Ангел и тихо сидит на подоконнике, качая крошечными ножками, обутыми в золотые башмачки.

Потом я выросла, вступила в комсомол и перестала верить в ангелов и отмечать Рождество, а затем грянула война, гусеницами танков втаптывая в грязь милые детские воспоминания.

Я собрала со стола грязные тарелки, свалила их в раковину, поставила на примус чайник погреть воду и поняла, что я ни в коем случае не хочу пропустить нынешнее Рождество, как бездумно пропускала много лет подряд. Нежданная мысль принесла мне тепло и успокоение. За мытьём посуды я представляла, как наберу холодных, пахнущих хвоей еловых веток, поставлю их в бутылку (вазы у меня нет) и зажгу свечи. Кекс испеку из манной крупы и яичного порошка, вспомню стихи, которые читала бабуся, и мимо моего окна обязательно, хоть на мгновение, промелькнут белоснежные крылья. А ещё седьмого января надо будет сходить в церковь. Церковь…

Мои руки с мокрой тарелкой замерли на весу. Учительница и церковь понятия несовместимые. Если в школе узнают, что я ходила в церковь, уволят на следующий день с волчьим билетом. Не знаю, когда возникло подобное выражение и как выглядели волчьи билеты в действительности, но сейчас это означало строки в характеристике, с которыми не возьмут на хорошую работу, если только на лесоповал или торфоразработки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее