Мир всем

Он мотнул головой, растягивая губы в улыбке:

— Пропью, сестрёнка, лучше не давай. Я давно пропащий.

— Пропащих не бывает, если на войне выжил.

— Бывай, сестрёнка! — крикнул он мне в спину, когда я дошла до калитки. — Не забывай, приходи ещё! Я всегда здесь стою.

Я хотела махнуть ему рукой, но меня остановил резкий оклик:

— Антонина Сергеевна, это вы?

Меня словно окатило ведром холодной воды. Я круто развернулась и увидела перед собой пионервожатую Киру. Она смотрела на меня огромными серыми глазищами, в которых ледяной коркой застыл вопрос. Кира застигла меня врасплох, и я отчётливо понимала, что обратной дороги у меня нет и мне придётся объясняться, хочу я того или нет.

— Антонина Сергеевна, я видела, как вы вышли из церкви! Вы что, туда молиться ходите? — На щеках Киры вишнями зарделись два пятна. — Я думала — вы настоящая, советская, брала с вас пример, а вы… вы…

Кира отшатнулась от меня, неловко оступилась и рухнула в сугроб позади себя. Я протянула ей руку:

— Вставай, давай поговорим спокойно.

Она ещё больше вжалась в сугроб, глядя на меня с презрительным прищуром.

— Не трогайте меня! Мне смотреть на вас противно!

Захлебнувшись криком, она на коленках выползла на мостовую, поднялась и бросилась бежать вдоль улицы, мелькая посреди прохожих яркой голубой шапочкой.

«Ну вот и всё, — подумала я опустошённо. — Отпраздновала Рождество».

От радостного настроения не осталось и следа. Я подняла воротник шинели и медленно побрела в сторону моста, поражаясь полному безразличию, накрывшему меня с головой. Мрачные сумерки медленно затягивали меня в вереницу серых домов с кое-где горящими окнами. В редком свете фонарей обледенелые тротуары блестели чёрными полосами.

«Хочу на фронт, — сказала я себе. — На пост, к подругам, к командирам, к флажкам и построениям».

Там было всё четко и ясно: здесь свои, там враг. Жизнь подчинена уставу и приказам командования, где нет разницы между верующими и неверующими, потому что все бойцы Красной армии. Я не представляла, как стану объясняться с Кирой и какие слова скажу ей в своё оправдание. В оправдание? Я не собиралась оправдываться, но объясниться обязана, как педагог и старший товарищ. Но не хватало сил заново перебирать в мыслях произошедшее. Утро вечера мудренее. Спать я легла я тяжёлым сердцем и всю ночь ворочалась с боку на бок, как будто лежала на острых камнях.

* * *

— Антонина Сергеевна, попрошу вас зайти ко мне в кабинет.

Голос директора звучал сухо и кратко, не суля мирного разговора.

— Сейчас иду.

Он шёл впереди. Я видела его спину в сером френче и локоть руки, засунутой в карман. По пути Романа Романовича остановила учительница по химии с каким-то вопросом, он отрывисто бросил:

— Позже, пока я занят.

Скажу честно, я чувствовала страх — серый, тягучий и липкий. Под бомбами стояла не дрогнув, а здесь дрожу мелкой дрожью. Трусиха! Трусиха! Подавляя нервное напряжение, я сделала несколько глубоких вдохов и твёрдо приказала себе держать оборону и не отступать.

— Тетёрки вы или бойцы? — любил кричать на нас взводный, если видел, что кто-то даёт слабину. В данный момент я ощущала себя тетёркой, да ещё с перебитыми лапами и выдранными перьями.

Рывком открыв дверь кабинета, директор пропустил меня вперёд и запер замок на ключ.

— Антонина Сергеевна, уверен, что вы догадываетесь о предмете нашего разговора. — Он цепко посмотрел мне в глаза, а потом отошёл к окну и побарабанил пальцами по подоконнику. Я молчала. Лицо директора передёрнулось, словно от зубной боли. — Утром ко мне приходила ваша пионервожатая Кира. — Он бросил на меня взгляд и отвернулся. — Что вы можете сказать в оправдание?

— Мне не в чем оправдываться. Я никого не убила и не украла, а мои личные взгляды никак не отражаются на работе с детьми.

— Ваши взгляды не имели бы значения, если бы вместо детей вы работали со станками или заготовками. А учитель в любом случае должен полностью, я повторяю — полностью разделять идеологию партии и правительства. — Он быстро приблизился ко мне, взял за руку и яростно зашипел: — Чёрт побери! Вы что, не можете что-нибудь соврать? Скажите, что провожали знакомую старушку или преследовали вора. Придумайте достоверную версию, и будем считать инцидент исчерпанным.

Пальцы Романа Романовича крепко держали моё запястье, вдавливая часы в кожу. Чтобы не смотреть в его глаза с близкого расстояния, я опустила голову:

— У меня нет знакомой старушки, и воров я не выслеживала. Я ходила в церковь, потому что Рождество.

— Вы понимаете, что в противном случае я должен вас уволить?

Я с трудом разомкнула похолодевшие губы:

— Понимаю.

Роман Романович расслабил пальцы, и я выдернула руку из его хватки. Растревоженным зверем он прошёлся по кабинету взад-вперёд. Я видела, что он нервничает больше, чем я, и это придало мне уверенности. Вырвав из тетради лист бумаги, он положил его на стол:

— Садитесь, пишите заявление об уходе. Готовы?

— Да.

— И что будете делать? Где работать?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Пойду в дворники или на завод подсобницей. Не пропаду и не сопьюсь.