Мирабо: Несвершившаяся судьба

К юридическим доводам присоединялись человеческие мотивы, столь же лишенные величия: отважиться на процесс в Понтарлье значило необратимо положить конец роману с Софи. Это было настолько очевидно, что Мирабо попытался заранее оправдаться, и, возможно, даже убедил сам себя в том, что отважно защищал свою любовницу. Но брошенная им женщина еще в Жьене поняла, что такого честолюбца не остановит угасшая любовь.

Мирабо хотел быть свободен; точнее, он мог носить цепи, только если получал от этого пользу, пусть даже она сводилась бы единственно к наслаждению. Лафайет[22], довольно посредственный ум, однажды очень верно сказал: «К счастью для господина де Мирабо, он изменял только в духе своих убеждений». Процесс в Понтарлье предвещает политическое поведение будущего трибуна: презрев опасность и рискуя головой, он никогда не забывает о собственной карьере и славе.

Правда всегда многогранна. «Да, мой друг, мой путь был суров, и клянусь вам, мне потребовалось более ловкости и тонкости в поведении, чем было бы нужно для умиротворения всей Европы», — объяснял Мирабо Витри. А был ли у него выбор в его положении? Друг людей с сыном тщетно просили у Людовика XVI отменяющих указ писем, то есть амнистии. Тщетно они просили короля отменить и заочно составленный приговор, и его последствия. Скандал оказался столь громким, что министр юстиции Миромениль не позволил королю подписать помилование.

Миромениль был магистратом, истцы тоже — возможно, этим все и объясняется. Однако, будучи доками в юридических делах, они неверно составили иск: Мирабо был осужден по обвинению в «похищении и соблазнении»; если же будет доказано, что Софи последовала за Мирабо добровольно, обвинение рухнет, останется лишь обычное прелюбодеяние — мотив, о котором маркиз де Монье счел излишним упомянуть, и, следовательно, сослаться на этот проступок будет невозможно.

Мирабо был уверен, что если Софи даст показания в его пользу, он в конечном счете добьется полного оправдания в какой-либо юридической инстанции, единственно потому, что его обвиняют в преступлении, которого он не совершал. Мирабо, верно, был убежден, что Софи, несмотря на боль и досаду, не предаст своего любовника.

Пришлось рискнуть, ввязаться в неприятную авантюру, стать пленником, вручить себя во власть злонамеренных судей, а потом подвергнуться апелляционному решению, что предполагало длительное предварительное заключение, поскольку дело считалось уголовным.

Таким образом, выезжая из Биньона 2 февраля 1782 года, Оноре Габриэль испытывал обоснованные опасения по поводу того, как повернется процесс.

Верный слуга Легрен сопровождал хозяина. За ними следовал и третий персонаж — господин де Бирон, так называемый адвокат, чья жена уже некоторое время была любовницей Мирабо.

Первую остановку сделали в Дижоне. Де Бирон предпринял попытку убедить семейство де Рюффе отказаться от иска, чтобы спасти честь Софи; попытка не увенчалась успехом, и они отправились дальше, в Понтарлье. Шел снег, де Бирон поехал вперед, чтобы переговорить о судьбе своего подзащитного. Судьи оказались неумолимы: условием процесса было тюремное заключение подследственного.

12 февраля 1782 года Мирабо посадили в тюрьму Понтарлье. Общественное мнение, умело созданное его противниками, было направлено против него; ему пришлось повысить голос, чтобы в журнале записи прибытия заключенных отметили его добровольную сдачу властям. Караульный отвел его в камеру; сквозь решетку Мирабо видел эшафот, возведенный на площади перед тюрьмой.

В такой неблагоприятной обстановке требовалось сконцентрировать всю свою волю. Подлость противников Мирабо придаст ему величия в борьбе — а она продлится целых полгода.

На первых же допросах Мирабо прибегнул к своей системе защиты: действо, в совершении которого его обвиняют, никогда не признавалось преступлением, если оно совершено в отношении замужней женщины, то есть несущей гражданскую ответственность за свои поступки. Более того, госпожа де Монье по своей воле приехала к нему в Швейцарию, где он проживал; обвинение совершенно необоснованно, приговор следует отменить.

Мирабо забыл лишь об одном: судья не обязательно вершит правосудие, он лишь следует указаниям своей совести, а та может быть подвержена влиянию. Когда человек в силу своей должности становится неприкасаемым, то охотнее склоняется к несправедливости. Между бессменным судьей и тираном разница в масштабе, но принцип тот же.

Осмелится ли господин де Монье изменить суть своего иска? — спросил Мирабо у судей. Разумеется, господин де Монье на это осмелился, и в нарушение права идущие у него на поводу судьи решили, что обвинят Мирабо в прелюбодеянии. За это ему грозили галеры. Он подал апелляцию, опубликовал письменные возражения против иска, дошедшие до Парижа, где их тон оценили без снисхождения.