Мирабо: Несвершившаяся судьба

В последние дни в Брауншвейге Мирабо переслал во Францию кое-какие сведения о прусской политике и о передвижении войск; он считал, что эти донесения дадут ему право испросить аудиенцию у Монморена. Но в конечном счете он решил написать главному министру. «Не требуйте от меня предстать в образе просителя или придворного, — заявил он Ломени де Бриенну. — Я чувствую, что мне будет легко и даже совершенно естественно предоставить себя в распоряжение человека, который внушает надежду на возрождение Франции».

Как и многие французы, включая короля и королеву, Мирабо глубоко заблуждался относительно политического чутья архиепископа Тулузского.

Для начала тот принудил парламент зарегистрировать налог на гербовую бумагу и эдикт о территориальных субсидиях, утвержденные нотаблями. Потом, в связи с голландским кризисом, вынужден был пойти на компромисс и отозвал оставшиеся эдикты, в регистрации которых было отказано.

Такому политику, как Мирабо, тут нечем было восхищаться; он ясно видел, что «некая революция, которая все изменит в лучшую или худшую сторону, не заставит себя ждать». Возможно, он считал, что Ломени де Бриенн подаст к ней повод, если не станет ее орудием. В таком случае было бы логично найти место в правительственной организации, а это вызывает необходимость вступить в контакт с людьми, которые сейчас находятся у власти. Можно только гадать, почему Мирабо тогда не обратился к герцогу де Ниверне, с которым был давно знаком, или к Мальзербу, связанному с семейством Мирабо давней дружбой.

Монморен принял Мирабо в присутствии Бретейля, что помешало ему быть настолько искренним, как хотелось бы. «Существуют должности, для которых у вас мало людей, — заявил Мирабо, — потому что там нужна крепкая голова и несгибаемая смелость вкупе с талантами исполнителя и кабинетного чиновника — не слишком частое сочетание. Я готов рискнуть своей головой, как и предоставить ее на службу королю. Варшава, Санкт-Петербург, Константинополь, Александрия — мне это все равно».

Монморен был слишком робок, чтобы дать дипломатический пост такому неоднозначному человеку, как Мирабо. Можно предположить, что Мирабо, все более обрастая долгами, постарался бы удержаться на должности, о которой столько просил. Развивая эту мысль, можно вообразить себе Генеральные штаты, которые собрались бы без него…

Впрочем, отказ Монморена был тонким и любезным, он только пришпорил Историю. Взамен должности министр дал просителю разрешение основать газету. Тем самым он подлил масла в огонь. В начале ноября 1787 года вышло новое периодическое издание, запущенное Клавьером и Бриссо, — «Анализ английских бумаг»; в этой газете также дебютировал женевец Дюмон, вероятный соавтор части речей, произнесенных Мирабо в Учредительном собрании.

В ожидании, пока газета начнет приносить какие-нибудь доходы, Мирабо, живущий в невозможных условиях, послал еще одно письмо Монморену, униженно прося о некой оговоренной субсидии на проживание и на лечение его спутницы.

Вместо скорых прибылей газета принесла Мирабо большую известность. Успех был огромен, с моментом выпуска удачно подгадали.

В ноябре 1787 года возмущения аристократов против монархической власти достигли своего апогея. За девять дней до знаменитого заседания Парламента, на котором Людовик XVI ответил на замечания герцога Орлеанского: «Это законно, потому что я так хочу», Мирабо написал пророческое письмо Суффло де Мери (10 ноября 1787 года): «Созыв Генеральных штатов настолько обусловлен необходимостью, что, есть у нас первый министр или нет, при Ахилле или Ферсите они, несомненно, соберутся, причем за это будут глупо благодарить правительство».

На заседании 19 ноября 1787 года король, взволнованный речью Эпремениля, чуть было не объявил созыв Генеральных штатов в 1788 году. Но потом, после упреков Ламуаньона, велел зарегистрировать заем в 420 миллионов, который позволил бы правительству маневрировать еще пять лет. Когда Людовик вышел из зала, парламент отказался регистрировать декрет.