Мирные действия

– Дюжина точно за меня, дюжина – за Сигура. Моя судьба решится людьми, которые держатся промежуточной позиции. А большинство их в последний месяц с ГемБреттенами не разговаривает. Не думаю, что это хороший признак, Майлз. – Он искоса поглядел на своего гостя с выражением, странно объединяющим в себе язвительность и колебание. Нейтральным тоном он добавил: – Ты не знаешь, как собираются голосовать Форкосиганы?

Майлз еще до встречи с Рене понимал, что ему придется ответить на этот вопрос. Это понимал и любой граф или графский представитель в Совете, и это тоже было причиной, почему за последнее время светская жизнь Рене внезапно сошла на нет; если кто-то и не избегал его лично, то избегал этой проблемы. Получив на обдумывание пару недель, Майлз уже имел готовый ответ.

– Мы за тебя. А ты сомневался в этом?

Рене выдавил жалкую улыбку. – Я был почти уверен, но вообще-то существует большая радиоактивная яма, устроенная цетагандийцами прямо в центре вашего Округа.

– Это все история, парень. Я увеличиваю твои шансы при подсчете голосов?

– Нет, – вздохнул Рене. – Вас я уже учитывал.

– Иногда и один голос является решающим.

– Эта мысль и сводит меня с ума, – признался Рене. – Мне так не по себе. Хочу, чтобы все поскорее кончилось.

– Терпение, Рене, – рекомендовал ему Майлз. – Ты не должен упускать своих преимуществ из-за обычной истерики. – Он задумчиво нахмурился. – Кажется, у нас есть два равных по силе юридических прецедента, соперничающие за пальму первенства. Граф избирает себе преемника, а Совет подтверждает свое согласие вотумом одобрения, как это было с Лордом Полуночником.

– Если лошадиная задница может быть графом, так почему не целая лошадь? – криво улыбнулся Рене.

– Думаю, это и было одним из аргументов пятого графа Форталы. Интересно, сохранились ли еще в архиве какие-то расшифровки стенограммы тех заседаний? Если так, мне надо как-нибудь их почитать. Как бы то ни было, Полуночник явно показал, что кровная преемственность хотя и общепринята, но не обязательна. Пусть даже в этом случае граф так и не достиг того, что хотел, есть еще множество других не столь незабываемых прецедентов. Выбор графа важнее графской крови – если граф не забыл выбрать. Вот тогда играет роль первородство по мужской линии. Твой дедушка был утвержден наследником, когда… когда был жив муж его матери, так ведь? – Майлза утвердили наследником его собственного отца в период Регентства, когда отец был в полной своей власти, чтобы протащить это через Совет.

– Да, но мошеннически, как это утверждается в иске Сигура. А результат мошенничества не может быть признан действительным.

– А не мог бы старик знать об этом? А если так, нет ли какого-то способа это доказать? Потму что раз он знал, что твой дедушка ему не сын, того утвердили законно, и возражение Сигура испаряется.

– Если шестой граф и знал, доказательств мы найти не смогли. Мы целыми неделями переворачивали вверх дном семейные архивы. Думаю, он не мог знать, а то, разумеется, убил бы ребенка. И его мать.

– Я не так уверен. Оккупация была странным временем. Я тут думал о «войне ублюдков» в Дендарийских горах. – Майлз понизил голос. – Если женщина беременела от цетагандийца, обычно ей устараивали выкидыш или убивали ребенка как можно скорее. Время от времени партизаны имели обыкновение устраивать своего рода ужасную игру, подкидывая оккупационным солдатам маленькие трупики. Таким зловещим образом они старались лишить присутствия духа цетагандийских рядовых. Во-первых, это было нормальной человеческой реакцией, и, во-вторых, даже самые очерствевшие и бесчувственные понимали, что раз куда-то подкинули мертвого младенца, туда же могут подложить и бомбу.

Рене скривился от отвращения, и Майлз с опозданием понял, что этот жуткий исторический пример мог теперь иметь для того новое и личное значение. Он поспешил продолжить.

– Но не только цетагандийцы возражали против таких игр. Кое-кто из барраярцев тоже испытывал отвращение к подобным штукам и считал их пятном на нашей чести… принц Ксав, например. Я знаю, что он ожесточенно спорил об этом с моим дедом. Твой праде… шестой граф мог быть полностью солидарен с Ксавом, и то, что он сделал для твоего деда, было своего рода молчаливым ответом.

– Об этом я никогда не думал, – Рене с пораженным видом склонил голову. – Верно, он был другом старого Ксава. Но это по-прежнему ничего не доказывает. Кто знает, о чем покойный граф мог догадываться, но никогда не упоминать?

– Если у тебя нет никаких доказательств, то у Сигура нет и опровержения.

– Это правда, – слегка оживился Рене.