Миры Филипа Фармера. Том 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

Иногда Хэл, потрясенный сказанным, соглашался, а иногда в возмущении порывался уйти. Тогда Фобо останавливался и предлагал себя опровергнуть, если он не прав. В ответ Хэл взрывался от смятения и отчаяния фонтаном цитат, сам понимая слабость своей позиции, чувствуя, как уходит из-под его ног фундамент, некогда казавшийся незыблемым. Иногда, когда его вспышка заканчивалась, его вежливо приглашали сесть и снова продолжить беседу. Иногда даже Фобо выходил из себя, и тогда они переходили на личности и теологический спор превращался в вульгарную драку. Дважды они, исчерпав все аргументы, бросались друг на друга с кулаками: Фобо раскровянил Хэлу нос, а тот засветил сочувственнику под глаз хороший фонарь. После таких сцен очкец обычно падал землянину в объятия и просил прощения, и они усаживались рядышком и пили до тех пор, пока нервы окончательно не приходили в порядок.

Хэл понимал, что ему не нужно слушать Фобо и позволять жуку втягивать себя в беседы, многоложные по своей сути и содержанию. Но и уйти он не мог. Даже предельно возмущаясь доводами Фобо, он испытывал одновременно странное удовлетворение от этих дискуссий. В них для него была своего рода прелесть. Что-то не давало ему заставить замолчать это существо с другой планеты, чей беспощадный язык порой разил больнее, чем бич Порнсена.

А потом он делился своими переживаниями с Жанет. Она просила его повторять содержание их бесед снова и снова, пока он не выговаривался полностью и боль разочарования, отчаяние, ненависть и сомнения не отступали. А потом всегда вступала в свои права Ее Величество Любовь. Первый раз в жизни он понял наконец, как женщина и мужчина могут слиться в единую плоть. Он и его бывшая жена в такие моменты замыкались в кругу собственного одиночества, собственных эмоций и ощущений. Но Жанет знала геометрию, которая размыкала эту Окружность и втягивала его внутрь ее круга, и химию, благодаря которой его существо вступало во взаимодействие с ее.

И всегда эти праздники сопровождались ярким светом и выпивкой. Но ни то ни другое больше не раздражало его, а Жанет не знала, что теперь она пьет чистейший «Алкодот». К постоянному свету ночника он относился как к ее милой причуде, так как она настаивала на нем только в минуты любви — темноты она не боялась. Он этого не понимал, но терпел. Ну, может, она хочет запечатлеть в памяти все до мельчайших подробностей, прежде чем однажды потеряет его навсегда. А если так, то пусть ее — да будет свет!

К тому же при свете Хэлу легче было изучить ее тело, к которому он испытывал отчасти сексуальный интерес, отчасти — научный. Он был поражен и восхищен множеством мелких различий ее тела с телом земной женщины. Например, у нее на небе был небольшой кожистый отросток, очевидно, рудимент какого-то органа, чьи функции в процессе эволюции атрофировались. Зубов у нее было двадцать восемь — отсутствовали зубы мудрости. Это могло быть, а могло и не быть характеристикой ее предков по матери.

Он предполагал, что грудная мускулатура у нее была более развита, чем у землянок: ее конические, довольно большие груди стояли торчком. Они представляли собой тот идеал женской красоты, что веками воспевался мужчинами-художниками и скульпторами и так редко встречается в природе.

На нее не только приятно было смотреть, с ней было приятно жить рядом. По меньшей мере раз в неделю она радовала его новым нарядом: она любила шить и из материи, которую он приносил, кроила блузки, юбки и даже платья. Меняя наряды, она меняла и прически к ним. В ней всегда была прелесть новизны, и всегда она была элегантна. В первый раз в жизни, благодаря ей, Хэл понял, насколько может быть прекрасно женское тело, или, точнее сказать, он осознал, насколько прекрасно может быть тело гуманоида. И это чувство прекрасного доставляло ему огромное наслаждение. Он знал, что ее красота будет радовать его если не вечно, то по крайней мере еще очень долго.

Их взаимное удовольствие от общения друг с другом росло и укреплялось по мере того, как она овладевала его языком. Однажды она как-то сразу перешла со своего специфического французского на американский и уже через неделю смогла говорить на простые темы, постоянно расширяя свой словарь со скоростью, которая поражала даже его — опытного лингвиста.

Однако он настолько погрузился в радости совместной жизни, что даже слегка начал пренебрегать своими рабочими обязанностями: его прогресс в изучении языка сиддо замедлился.

Однажды, когда Фобо спросил его, насколько он продвинулся в чтении книг, которые он ему давал, Хэл признался ему, что пока они для него слишком трудны. Тогда Фобо дал ему учебник по эволюции для начальной школы.

— Попробуй прочитать это. Здесь два тома, но они написаны довольно простым языком. А благодаря множеству иллюстраций ты разберешься в тексте намного скорее. Он адаптирован для школьников нашим великим педагогом Ве’енаи.