Миры Гарри Гаррисона. Том 14

Сейчас я накрою на стол. Тогда я тоже накрывал на стол. Первым, кто посмотрел сквозь толстое стекло иллюминатора на беспространственное ничто, был Хардисти. Я поставил его прибор на стол. Он посмотрел в иллюминатор, затем пошел в свою комнату и убил себя. Я слишком поздно нашел его мертвым, а вся кровь из его крупного тела вытекла из перерезанных вен на пол каюты.

Сейчас я стучу в дверь его каюты и открываю ее. Хардисти лежит на своей койке и не двигается. Он очень бледен. Я выхожу и закрываю за собой дверь, подхожу к столу и переворачиваю его тарелку. Он не будет сейчас есть.

На стол надо поставить еще два прибора, и, пока мои металлические пальцы слегка постукивают, касаясь тарелок, в моем мозгу возникают вполне понятные ассоциации, и я начинаю думать о преимуществах именно таких пальцев. У Ларсона были человеческие пальцы из плоти, и он, взглянув на беспространство, стиснул их на горле Нила. Крепкая, однако, была у него хватка, если он не разжимал свои пальцы даже после того, как Нил вонзил в него сервировочный нож — вот этот самый нож — между четвертым и пятым ребром с левой стороны. Нил никогда не видел беспространства, но это не имело никакого значения. Он не шевелился, даже когда я убрал с его горла пальцы Ларсона, один за другим. Он сейчас в своей каюте, и я стучу ему в дверь и говорю: обед готов, сэр; но за дверью тишина. Я открываю дверь и вижу, что Нил лежит на койке с закрытыми глазами, поэтому я закрываю ее. Мои электронные органы обоняния подсказали мне, что в каюте стоит невыносимый смрад.

Раз. Перевернуть на столе тарелку Нила.

Два. Постучать в дверь каюты Ларсона.

Три…

Четыре…

Пять. Перевернуть на столе тарелку Ларсона.

А теперь я убираю со стола и размышляю. Звездолет видит беспространство, но функционирует нормально. Я тоже смотрел на беспространство, но продолжаю функционировать. Люди посмотрели на беспространство, и теперь они не функционируют.

Машины могут летать к звездам, люди — нет. Это очень важная мысль, я должен вернуться на Землю и сообщить людям. Каждый корабельный день после времени принятия пищи я снова и снова возвращаюсь к этой мысли и думаю о том, как она важна. У меня небольшая способность к оригинальному мышлению; ведь робот — всего лишь машина, и, возможно, это единственная оригинальная мысль, на которую я способен. А потому это важная мысль.

Я — очень хороший робот с очень хорошим мозгом. Возможно, мой мозг изготовлен даже лучше, чем рассчитывали его создатели на заводе. У меня появилась собственная оригинальная мысль, а ведь я не был для такого сконструирован. Меня сконструировали, чтобы я обслуживал людей на этом звездолете и разговаривал с ними на английском языке, который очень сложен даже для робота. Я по-английски на немецкий манер не говорю, да и куда мне со своими пальцами из металла и стекляшками вместо глаз строить фразы на манер латинского языка. Но я обязан знать обо всех этих языковых нюансах, чтобы не говорить с ошибками. Роботов хорошо делают.

Вахта. Мои длинные проворные ноги быстро переносят меня к колонне управления, пальцы порхают по кнопкам. Я умею рифмовать слова, хотя не могу сочинять стихи. Я знаю, что это не одно и то же, но в чем разница — понять не могу.

Я читаю записи. На этом звездолете мы добрались до альфы Центавра и теперь возвращаемся. Я ничего не знаю об альфе Центавра. Когда мы достигли этой звезды, я развернул корабль и направил его обратно к Земле. Та весть, которую я непременно должен доставить на Землю, намного важнее поразительной новизны звездных экспозиций.

Слова о поразительной новизне — не мои; однажды я услышал их от человека по имени Ларсон. Роботы никогда не говорят таких слов.

У роботов нет души, да и на что была бы похожа душа робота? Тщательно обработанная на станке и отшлифованная до блеска металлическая канистра? И что бы там было, в той жестянке?

У роботов никогда не возникает подобных мыслей.

Я должен накрыть стол к обеду. Тарелки сюда, вилки сюда, ложки сюда, ножи сюда.

Я порезал палец! Черт возьми — кровь из него закапала всю скатерть…

ИДЕТ КРОВЬ?

ИДЕТ КРОВЬ!

Я — робот. Я должен выполнять свою работу. Я накрываю на стол.

Что-то краснеет на моем металлическом пальце.

Я, должно быть, пролил из бутылки кетчуп.

У ВОДОПАДА

By the Falls, 1968

© 1991 А. Мельников, перевод на русский язык

Это единственный мой рассказ, написанный, во-первых, на основе видения и, во-вторых, под влиянием эмоционального содержания этого видения. Во избежание недоразумения сразу поспешу заявить, что в видении не содержалось ничего религиозною — его причиной стали сонливость и страх.