Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Турксиб — это Туркестано-Сибирская железная дорога, соединившая Среднюю Азию с Сибирью, одна из главных строек первой пятилетки. Так называемая смычка Турксиба состоялась 21 апреля 1930 года, и костыль был торжественно забит в 12 часов 28 апреля 1930 года на месте стыковки рельсов — станции Огыз-Корган. Том самом месте, которое в романе именуется прежним именем «Гремящий Ключ» (в очерке «Осторожно! Овеяно веками!» корректно — «Хрустальный Ручей») и которому обязана названием соответствующая глава романа: «Два укладочных городка, два строительных предприятия на колесах, с материальными складами, столовыми, канцеляриями, банями и жильем для рабочих, стояли друг против друга, перед трибуной, отделенные только двадцатью метрами шпал, еще не прошитых рельсами. В этом месте ляжет последний рельс и будет забит последний костыль. В голове южного городка висел плакат: “Даешь Север!”, в голове северного — “Даешь Юг!”. Рабочие обоих городков смешались в одну кучу. Они увиделись впервые, хотя знали и помнили друг о друге с самого начала постройки, когда их разделяли полторы тысячи километров пустыни, скал, озер и рек. Соревнование в работе ускорило свидание на год. Последний месяц рельсы укладывали бегом. И Север и Юг стремились опередить друг друга и первыми войти в Гремящий Ключ. Победил Север».

Наступает кульминация праздника: «Самый последний костыль в каких-нибудь полчаса заколотил в шпалу начальник строительства». Начальник строительства — легендарный В.С. Шатов, который вместе с несколькими рабочими был награжден орденом Красного Знамени. Правда, в романном календаре это случилось не 28 апреля, как в реальности, но зато Ильф и Петров получили возможность подчеркнуть, насколько далек Бендер от советского коллектива. Пока народ празднует общую победу — великий комбинатор празднует свою личную. В Гремящем Ключе советский коллектив, закончив грандиозное строительство, получил железную дорогу, а индивидуалист Бендер наконец настиг антагониста.

В следующей главе миллион у Корейко изъят. Два комбинатора — оставив борьбу — покидают Гремящий Ключ, вначале они едут вместе, потом расстаются, уже навсегда (глава «Багдад»): «— С меня хватит, — ответил Александр Иванович, я поеду на вокзал сдавать чемодан на хранение, буду здесь служить где-нибудь в конторщиках. Подожду капитализма. Тогда и повеселюсь.

— Ну, и ждите, — сказал Остап довольно грубо, — а я поеду. Сегодняшний день — это досадное недоразумение, перегибы на местах. Золотой теленочек в нашей стране еще имеет кое-какую власть!»

Знаменательно, что Бендер маркировал расставание новой сталинской цитатой. Как указывалось, идеологема «перегиб» очень частотна в то время, однако, когда великий комбинатор назвал «перегибами на местах» невозможность потратить в СССР наличные деньги, он почти точно цитирует политический отчет: «Однако ЦК вел свою линию со всей настойчивостью и довел ее до конца, несмотря ни на что, несмотря на обывательское хихиканье правых, несмотря на перегибы и головокружение “левых”». Соединяя в обвиняющей формуле «перегибы», «головокружение» и «левых», Сталин именно намекал, что повальное раскулачивание и подобные крайности начала 1930 года — не генеральная линия партии, а, так сказать, «досадное недоразумение».

После утомительных странствий — в «печальный и светлый осенний день» — Бендер появляется в Москве. В главе «Индийский гость» соавторы озаботились тем, что снова выбрались из игр со временем и вернулись в календарь 1930 года: великий комбинатор идет искать смысл жизни у посетившего СССР восточного мудреца — Рабиндраната Тагора, а тот действительно посетил Страну Советов 11–25 сентября 1930 года, и лестный визит всемирно славного индийского классика широко освещался в прессе[333].

Тагор ничем не помог загрустившему великому комбинатору — Остап, совершая круг, направляется в Черноморск, покинутый в конце 2-й части. В поезде он — теперь подпольный миллионер! — невольно подслушивает разговор о каком-то «миллионе» (глава «Дружба с юностью»): «Утром, еще затопленный сном, Остап услышал звук отстегиваемой шторы и голос:

— Миллион! Понимаете, целый миллион…

Это было слишком. Великий комбинатор гневно заглянул вниз».

Но разговор идет отнюдь не о миллионе рублей, а о «миллионе тонн чугуна»: «— Миллион тонн чугуна. К концу года. Комиссия нашла, что завод может это дать. И, что самое смешное, Харьков утвердил!

Остап не нашел в этом заявлении ничего смешного. Однако новые пассажиры разом принялись хохотать. При этом на всех трех заскрипели одинаковые резиновые пальто, которых они еще не успели снять.

— Как же Бубешко, Иван Николаевич? — спросил самый молодой из пассажиров с азартом. — Наверно, землю носом роет?