Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Место действия романа Гумилевского — Старогород (ср. Старгород в «Двенадцати стульях»), большой приволжский город, в котором узнается Саратов. Девушка свободных нравов Вера Волкова запуталась в личной жизни и — как результат — застрелена бывшим любовником Буровым. Вере противопоставлена ее «правильная» подруга Зоя Осокина, которая порывает с отцом (священник, а ныне следователь, ведущий «дело Волковой») и уходит из семьи: «Она с облегчением вспомнила свое бегство из дому, письмо отцу, потом взволнованное хождение по улицам города, тупое отчаяние на берегу Волги днем, где она смотрела на рабочих, разбиравших на дрова барки, на женщин, укладывавших поленницы и тоскливо певших одну и ту же знакомую песню о Волге, о Стеньке, о персидской княжне. Зоя вздрогнула: именно эти женщины, эта песня, эти слова навеяли на нее ту спокойную грусть, с которой она шла в клуб»[179]. «Песня о Волге» превращается для Зои в аргумент против половой распущенности, к которой склонны многие студенты: «Отречение от плотских радостей ради идеи долга! Ради борьбы! К черту княжну — дружина ропщет: атаман стал бабой, а впереди борьба! Ты помнишь, ты помнишь прошлогоднюю анкету в университете, потом доклад и выводы, что у большинства в революционные годы, в годы гражданской войны притупилось, уменьшилось половое чувство»[180].

Затем Зоя, покинув университет и пойдя работницей на старогородскую фабрику, встречает достойного юношу — шахматиста, спортсмена, аскета: «Зоя уже не разбирала слов. Тогда ей стало слышнее, как где-то в роще, под звон гитары, кто-то нежнейшим тенором запевал песню о Стеньке Разине. Она слушала песню, прикрыв глаза, видела волжские волны, поглощающие персидскую княжну, и таким простым и понятным казалось ей — отречься от всех плотских радостей ради идеи долга и борьбы»[181].

Андрей Белый в путевых заметках «Ветере Кавказа» (1928), описывая свое путешествие вверх по Волге 1927 года (на пароходе «Чайковский»), естественным образом вспоминает о Разине и убийстве персиянки, которое осмысляет как жертвоприношение: «Но до сроку восхищенный, — хищником делался: Волга же делалась Дамой Прекрасной; и он отдавал ей земную царевну: то — жест показательный»[182].

Наконец, в не предназначенной для советской печати пьесе М.А. Кузмина «Смерть Нерона» (1928–1929), где действие происходит то в Риме, то в Саратове, одна из волжских сцен аранжируется песней о Разине[183]: «Берег Волги. Густые кусты. Издали пение, вроде “Из-за острова на стрежень”. Входят Жилинский и Павел.

Павел: Ты, Никифор, вернись к ним обратно, а то опять будут привязываться, а я здесь полежу немного. Я просто не могу больше выносить этой компании».

Катастрофическая маркированность разинского мотива такова, что на слова Павла — главного героя — Жилинский реагирует неожиданным предупреждением: «Нервы. Хорошо, я пойду. Только не вздумай топиться.

Павел: Что за чушь».

Павел Лукин не утопился, но кровавых развязок в пьесе Кузмина хватает: жена героя и его лучший друг застрелились, покончил с собой персонаж его «пьесы-в-пьесе» римский император Нерон, а сам Павел оказывается в психиатрической лечебнице.

Таким образом, песня Садовникова постоянно фигурирует как знак «волжского текста», провоцируя его мелодраматический катастрофизм: в произведениях, манифестирующих этот текст, — по подобию «жестокого романса» — царят эрос и убийство. Однако Дмитрий Николаевич Садовников (1847–1883) никак не может претендовать на единоличное авторство «разинской» версии «волжского текста»: уроженец Симбирска, фольклорист, составитель книги «Сказки и предания Самарского края», куда входят материалы о Степане Разине, он бесспорно играл роль лишь оформителя традиции.

Не был ее инициатором и А.С. Пушкин, цикл которого «Песни о Стеньке Разине» впервые увидел свет почти одновременно со стихотворением Садовникова — в 1881 году на страницах газеты «Русь». Как известно, этот цикл открывается стихотворением, где Разин опять же топит царевну[184]:

Не глядит Стенька Разин на царевну,А глядит на матушку на Волгу.

Как промолвил грозен Стенька Разин:«Ой ты гой еси, Волга, мать родная!С глупых лет меня ты воспоила,В долгу ночь баюкала, качала,В волновую погоду выносила.

За меня ли молодца не дремала,Казаков моих добром наделила.Что ничем еще тебя мы не дарили».

Поздняя публикация «Песен о Стеньке Разине», написанных еще в Михайловском, объясняется тем, что их не одобрил Николай I: по словам А.Х. Бенкендорфа (письмо от 22 августа 1827 года), «Песни о Стеньке Разине при всем поэтическом своем достоинстве, по содержанию своему неприличны к напечатанию. Сверх того церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева»[185].