Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

В 3-й части романа Бендер и Воробьянинов покидают столицу и — со всякими приключениями — на пароходах «Скрябин» и «Урицкий» спускаются вниз по Волге до Царицына-Сталинграда (в 1925 году Ильф совершил точно такое же путешествие на пароходе «Герцен»). Одолев пять из десяти московских стульев, они гонятся за четырьмя стульями, включенными в реквизит Театра Колумба, один из них заполучают и потрошат. Хотя, например, приволжский город Васюки — несостоявшаяся Новая Москва — типичная провинция, но общее описание волжского пространства подчинено совершенно другим принципам. В этом плане особенно выразительна сцена пандемического исполнения всеми пассажирами волжских пароходов — при прохождении мимо Жигулевских гор — знаменитой песни на стихи Д.Н. Садовникова «Из-за острова на стрежень» (глава «И др.»). Этот фрагмент — по сути вполне законченный фельетон — был снят при подготовке романа к публикации и в сокращенно-реферативном виде вошел в роман «Золотой теленок» (исполнение разинской песни в поезде дальнего следования — глава «Пассажир литерного поезда»)[171].

Волжский пароходный туризм, сформировавшийся в последние десятилетия XIX века, описан В.В. Розановым в очерке «Русский Нил» (1907). Розанов симптоматично сетует на отсутствие в корабельной библиотеке научной литературы о Волге или простых путеводителей: «В этой же столовой шкап с книгами — крошечная пароходная читальня. Опять — как умна жизнь! Но каково ее выполнение? “Рим” Э. Золя и еще несколько его же романов; Гончаров, Достоевский и еще несколько беллетристов из более новых. Почему “Рим” и зачем вообще Золя на Волге? Я пересмотрел заголовки книг: ни одной н е т, о т н о с я щ е й с я  к В о л г е. Это до того странно, до того неумно, что растериваешься. Между тем, строя огромный пароход, ставя на нем рояль, меблируя его великолепной (совершенно ненужной) мебелью, что стоило поставить в книжный шкап “Волгу” Виктора Рагозина — огромное и дорогое (рублей 16) издание со множеством карт и объяснительных рисунков, вышедшее лет двадцать назад и, вероятно, именно по серьезным своим качествам не нашедшее ни рынка, ни читателей? Нет даже кратких путеводителей по Волге — ничего! Нет описания хотя бы какого-нибудь приволжского города! <…> Есть целая литература о Нижегородской ярмарке, о движении товаров по Волге, о гидрографических свойствах и русла, и течения Волги, но из этого ничего нет, ни одного листка в “читальнях” волжских пароходов. Наконец, если уж брать “развлекающую” беллетристику, то отчего было не взять “В лесах” и “На горах” Печерского, это великолепное и единственное в своем роде художественное воспроизведение быта раскольников по верхней (лесной) Волге и по нижней (гористой) Волге!»[172]

«Остап, чудом пробившийся из своего третьего класса к носу парохода, извлек путеводитель <…>

Пассажиры сгрудились вокруг Остапа.

— “неорганизованные бунтарские элементы, бессильные переустроить сложившийся общественный уклад, ’гуляли’ тут, наводя страх на купцов и чиновников, неизбежно стремившихся к Волге как важному торговому пути. Недаром народная память до сих пор сохранила немало легенд, песен и сказок, связанных с бывавшими в Жигулях Ермаком Тимофеевичем, Иваном Кольцом, Степаном Разиным и др.”

— И др! — повторил Остап, очарованный вечером.

— И др! — застонала толпа, вглядываясь в сумеречные очертания Молодецкого кургана.

— И др-р! — загудела пароходная сирена, взывая к пространству, к легендам, песням и сказкам, покоящимся на вершинах Жигулей.

Луна поднялась, как детский воздушный шар. Девья гора осветилась.

Это было свыше сил человеческих.

Из недр парохода послышалось желудочное урчание гитары, и страстный женский голос запел:

Из-за острова на стрежень,На простор речной волны,Выплывают расписныеСтеньки Разина челны…

<…> Когда “Урицкий” проходил мимо Двух братьев, пели уже все. Гитары давно не было слышно. Все покрывалось громовыми раскатами:

Свадьбу но-о-о-овую справля-а-а-а…

На глазах чувствительных пассажиров первого класса стояли слезы лунного цвета. Из машинного отделения, заглушая стук машин, неслось:

Он весе-о-о-олый и хмельно-о-о-ой.

Второй класс, мечтательно разместившийся на корме, подпускал душевности:

Позади их слышен ропот:Нас на бабу променял.

Только ночь с ней провозжа-а-ался…

<…> — “Провозжался! — пели и в третьем классе. — Сам наутро бабой стал”.

<…> и матросы, и пассажиры первого, второго и третьего классов с необыкновенным грохотом и выразительностью выводили последний куплет:

Что ж вы, черти, приуныли?Эй ты, Филька, черт, пляши!Грянем, бра-а-а-атцы, удалу-у-ую…

И даже капитан, стоя на мостике и не отводя взора с Царева кургана, вопил в лунные просторы: