Миры И.А. Ильфа и Е.П. Петрова. Очерки вербализованной повседневности

Позднейшие летописцы уточняют, где именно «на Волге» случилась беда с конем князя Глеба: «Хлебниковский список Ипатьевской летописи и Тверская летопись 1534 года после слов “на Волгу” добавляют “на усть реки Томь”. В Тверской летописи после слов “и наломи ему ногу мало” добавлено: “и на томь месте ныне монастырь Бориса и Глеба, зовомый Втомичий”. Очевидно, летописец отметил это незначительное событие в связи с местной легендой об основании монастыря Бориса и Глеба. Эта местная легенда, как и многие другие подобные, носила “этимологический” характер: река Томь так названа потому, что в “томь” месте надломил себе ногу Глеб (отсюда Втомичий монастырь)»[208]. Иначе говоря, книжные сведения о «недобром» локусе как-то связаны с местным преданием, на ранней стадии фиксирующим бытование трагического «волжского текста».

Итак, в «Двенадцати стульях» «волжский текст» несводим к провинциальному и глубинно связан с мифологемой великой реки как колдовской, «пограничной», «евразийской».

Что произошло 11 сентября

Продолжая преследование театральных стульев, Бендер с Воробьяниновым путешествуют по романтическим регионам СССР. Из Сталинграда — через Минеральные Воды — в Пятигорск (где в их руки попадают два стула), из Пятигорска — через Владикавказ, по Военно-Грузинской дороге — в Дарьяльское ущелье. Здесь компаньоны встречают отца Федора, который продвигался от Батуми. Обезумевший священник выпадает из сюжета, а Бендер с Воробьяниновым — через Мцхети и другие грузинские города — попадают в Тифлис (где, кстати, в 1927 году гастролировал В.Э. Мейерхольд). Из Тифлиса — в Батуми, из Батуми — в Ялту, где, наконец, удается добраться до четвертого стула Театра Колумба.

Кавказ

Специфика «кавказского текста» в романе «Двенадцать стульев» обусловлена тем, что текст этот — как и «волжский» — не совсем провинциальный. По словам Андрея Белого, посетившего тот же регион в том же 1927 году, «Кавказу предстоит громадная социально-экономическая будущность. Кавказ — курорт СССР и кроме того: место всякого туризма», а «турист, экскурсант, просто проезжий, всегда ищут» «пусть субъективных “путеводителей”»[209].

«Кавказский текст» — курортный и экскурсионный, т. е. вобравший в себя информацию всякого рода экскурсий и путеводителей. Белый здесь серьезен — он, в частности, возмущается, что в Батуми «нет карты Аджарии», но есть «все, что надо»: «это “надо” относится к ряду московских журналов а ля “Смехачи”; они — “надо”; а карта Аджарии для сюда едущих из всех концов “СССР” есть “не надо”»[210]

. Напротив того, Ильф и Петров — сотрудники «Смехача» (юмористическое приложение к «Гудку») — шутят. И Бендер не столько очарован романтикой Кавказа, сколько испытывает отторжение от навязчивой курортности. Чуть раньше — в июне 1927 года — по тем же местам путешествовали авторы «Двенадцати стульев», и «Записные книжки» Ильфа фиксируют их впечатления[211]. Впечатления авторов и героя во многом совпали.

Пятигорск — в романе: «Все было чисто и умыто. Даже Машук, поросший кустами и рощицами, казалось, был тщательно расчесан и струил запах горного вежеталя. Белые штаны самого разнообразного свойства мелькали по игрушечному перрону: штаны из рогожки, чертовой кожи, коломянки, парусины и нежной фланели. Здесь ходили в сандалиях и рубашечках “апаш”. Концессионеры в тяжелых грязных сапожищах, тяжелых пыльных брюках, горячих жилетах и раскаленных пиджаках чувствовали себя чужими». Далее: «В Лермонтовской галерее продавали нарзан. Нарзаном торговали в киосках и в разнос. Никому не было дела до двух грязных искателей бриллиантов.

— Эх, Киса, — сказал Остап, — мы чужие на этом празднике жизни».

Пятигорск — в «Записной книжке» Ильфа: «На празднике жизни в Пятигорске мы чувствовали себя совершенно чужими. Мы пришли грязные, в плотных суконных костюмах, а все были чуть ли не из воздуха. <…> Галерея как галерея, берут».

Пятигорская достопримечательность Провал — в романе (глава называется «Вид на малахитовую лужу»): «Небольшая, высеченная в скале галерея вела в конусообразный (конусом кверху) провал. Галерея кончалась балкончиком, стоя на котором можно было увидеть на дне провала небольшую лужицу малахитовой зловонной жидкости. Этот Провал считается достопримечательностью Пятигорска, и поэтому за день его посещает немалое число экскурсий и туристов-одиночек».

В «Записной книжке»: «Видели Провал. Провал полный. Смотрели на Лужицу. Воняла. Кажется, не понравилось»[212].

Впечатление от Владикавказа — в романе: «У Владикавказского вокзала приезжающих ждал большой открытый автобус Закавтопромторга, и ласковые люди говорили:

— Кто поедет по Военно-Грузинской дороге — тех в город везем бесплатно.

— Куда же вы, Киса? — сказал Остап. — Нам в автобус. Пусть везут, раз бесплатно.

Подвезенный автобусом к конторе Закавтопромторга, Остап, однако, не поспешил записаться на место в машине».