Миры и столкновенья Осипа Мандельштама

Нелепый эпизод начинается с высокой трагедийной ноты: “И все-таки я буду, как Гамлет, спорить, – и переспорю Вас”. И это пари – на подмостках парикмахерской. Очень странное место для решительного, гамлетовского объяснения. Зачастую комментаторы Набокова, особенно увлекающиеся возвышенными гностическими реминисценциями, забывают о главном условии им поставленном: космическое и умозрительное нередко теряют буквы “с” и “з”. Это и есть особый дар – помнить о комическом и уморительном, даже получая приглашение на казнь. Итак, интересующий нас, уморительно-умозрительный эпизод: “Занимая свое место в кинематографе “Паризиана”, Леонид кладет перчатки в треуголку, но через две-три страницы он уже оказывается в партикулярном платье, снимает котелок, и перед читателем – элегантный юноша с пробором по самой середке маленькой, словно налакированной головы и фиолетовым платочком, свесившимся из карманчика. Помню, действительно, что я одевался под Макса Линдера, и помню, как щедро прыщущий вежеталь холодил череп и как мсье Пьер, прицелившись гребешком, перекидывал мне волосы жестом линотипа, а затем, сорвав с меня завесу, кричал пожилому усачу: “Мальшик, пашисть!””. Парикмахерская – тщательно скрываемый Набоковым литературный топос. Здесь герои придают себе благообразный вид, авторы – самым неблаговидным образом проверяют себя на зрелость. Набоков признавался, что на Касбимского парикмахера “Лолиты” он потратил месяц труда. В зеркале парикмахерской отражается не герой, а сама литература. Первое лирическое отступление – стихотворение Владимира Маяковского “Ничего не понимают” (1913):

Вошел к парикмахеру, сказал – спокойный:

“Будьте добры, причешите мне уши”.Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,лицо вытянулось, как у груши.“Сумасшедший!

Рыжий!” – запрыгали слова.Ругань металась от писка до писка,и до-о-о-о-лго

хихикала чья-то голова,выдергиваясь из толпы, как старая редиска.

(I, 57)

Шкловский считал, что начало этого стихотворения является репликой одной из картин Ларионова из серии “Парикмахеры”. О нем известно, что при первой публикации в запрещенном “Рыкающем Парнасе” оно называлось “Пробиваясь кулаками”, и еще, что его перевел на церковно-славянский Роман Якобсон (“Къ брадобрию приидохъ и рекохъ…”). И то, и другое существенно. Старая редиска выхожена старым заветом Козьмы Пруткова “Смотри в корень”.

Один художник, поэт, приходит к другому – парикмахеру, тупейному художнику. С легкой руки Лескова у нас на слуху это слово, идущее от французского корня “тупей – взбитый хохол на голове”, – объясняет Даль. Таким образом, выдернутая редиска подобна взбитому хохлу, тупею. Это тупая голова. Таким же тупым и непонимающим оказывается и парикмахер. Просьба причесать уши означает многое. Во-первых, это спокойная и деловая просьба о понимании и признании, впрочем, в форме совершенно издевательской. Во-вторых, “Откройте уши” – это призыв стихотворения Маяковского “Братьям писателям”. “Заушайте, заушайте старых идолов, невежды”, – так встретил Маяковский Бальмонта, перефразируя его строки “Совлекайте, совлекайте с старых идолов одежды”. Заушать – давать пощечины, пощечины общественному вкусу, “пробиваться кулаками”, “чесануть” кого-то, ударить значит действовать как пушкинский Руслан при встрече с огромной головой. Заушины производятся единственным доступным поэту оружием – остроумным словом, словом-иглой: “мне уш-ИГЛА-дкий парикмахер”. Якобсон слово “хвойный” переводит как “игъливъ”.То есть в самой просьбе о причесывании ушей звучит оплеуха-игла, заушина самому парикмахеру (клиент всегда прав). “Причешите мне уши”, – просит поэт. Вл.Даль приводит церковное выражение “слух чесать” и объясняет: “угождать кому, льстить слуху”. Якобсон потому и берется переводить, что церковно-славянские значения уже вписаны в плоть авангардного текста. И это не просто скандал в общественном месте. Романтическая персонажная схема стихотворения включает трех персонажей: тупейный художник, поэт и толпа. Парикмахер – поэтический антагонист главного героя. Тупейный мастер “хвойно” воет, что поэт “сумасшедший”, тронутый и “рыжий”, т.е. шут, клоун, остряк. Улюлюкающая “толпа” и есть огромная голова-шар (Schar). И эту надутую Голову новый Руслан протыкает пушкинской же Иглой. Сдуваясь, шарик пищит и мотается из стороны в сторону. При таких обстоятельствах разрешается пушкинский спор о Поэте и черни.

Позднее, “на толпы себя разрядив и помножив” (Николай Асеев), Маяковский погубит себя.

Поэтологический статус парикмахерской проясняется в обращении Маяковского к коллегам в стихотворении “Братья писатели” (1917). Приведем его полностью: