– У меня была жена, – ответил Эндерби. – Очень недолго. Я бросил ее почти год назад. Это было в Риме. Мы не сошлись характерами. Я совершенно уверен, что у меня нет детей. Думаю, я могу сказать, что абсолютно в этом уверен.
– Ну, тогда ладно, – откликнулся врач. – Но ведь существует множество других людей, кому вы нужны. Друзья и все такое. Полагаю, – осторожно добавил он, – еще остались люди, которые любят поэзию.
– Многое уже написано, – ответил Эндерби. – Сколько-то у них уже есть. Больше не будет. И я не из тех, у кого бывают друзья, – добавил он. – Поэт должен быть один, одинок.
От этой вынужденной банальности взгляд у него остекленел, он неловко встал со стула. Врач, насмотревшийся телепьес, возомнил, будто перед ним зачатки надвигающегося суицида. Он был неплохим врачом.
– Вы ведь не собираетесь совершить какую-нибудь глупость, да? – спросил он. – От такого ведь никому проку не будет. Особенно после того, как вы пришли ко мне на прием… Жизнь, – сказал он, уже не так уверенно, как раньше, – существует, чтобы ее прожить. У всех нас есть долг. Я на вас полицию натравлю, знаете ли. Даже мысли такой не допускайте. Послушайте, если хотите, я запишу вас к психиатру. – Он сделал такой жест, будто сейчас же потянется за телефоном, будто ради Эндерби готов немедленно зачерпнуть ото всех благ Государственной службы здравоохранения.
– Вам не о чем беспокоиться, – успокоил его Эндерби. – Я не наделаю глупостей, на мой взгляд. Это я вам обещаю.
– Вылезайте из своей скорлупы! – с отчаянием призвал врач. – Знакомьтесь с новыми людьми. Смотрите телевизор. Выпейте иногда в пабе, при умеренности выпивка не повредит. Ходите в кино. Сходите на тот фильм ужасов по соседству. Это позволит вам отвлечься.
– Я его в Риме видел, – возразил Эндерби. – Мировая премьера. Тут в Англии L’Animal Binato, иначе говоря «Двусущный зверь», превратился в «Сына твари из далекого космоса». Если уж на то пошло, я его написал. То есть его у меня украли.
– Послушайте. – Тут доктор Престон-Хоукс встал. – Меня нисколько не затруднит вас записать. Думаю, поговорив с доктором Гринслейдом, вы почувствуете себя гораздо лучше. Он очень хороший человек, знаете ли, очень хороший и очень благожелательный. Могу прямо сейчас позвонить в больницу. Никаких проблем… Он, скорее всего, прямо завтра утром вас и примет.
– Да не волнуйтесь вы так, – отозвался Эндерби. – Принимайте жизнь такой, какая она есть. Живите жизнь до последней кружки или как вы там выразились.
– Не нравится мне ваш настрой, – не унимался доктор Престон-Хоукс. – Нечестно будет по отношению к вам, если пойдете домой и покончите с собой сразу после приема у меня. У меня было бы спокойнее на душе, если бы вы повидали доктора Гринслейда. Я мог бы позвонить прямо сейчас. Мог бы прямо сейчас получить для вас койку. Не уверен, стоит ли вас отпускать. Только не в нынешнем вашем состоянии. – Он так и стоял: растерянный, молодой, бормочущий… – Я хочу сказать, у всех нас есть долг перед ближними…
– Я в здравом уме, – утешил его Эндерби, – если это вас беспокоит. Еще раз обещаю вам не делать никаких глупостей. Если хотите, можете получить обещание в письменной форме. Я пришлю вам письмо. Напишу, как только вернусь домой.
Доктор Престон-Хоукс прикусил губу, затем втянул ее так, что стали видны зубы, точно проверял ее на прочность. На Эндерби он смотрел мрачно и неуверенно, ему явно не понравилось слово «письмо» в таком контексте.
– Все будет хорошо, – с широкой ободряющей улыбкой сказал Эндерби. Они поменялись ролями, и с бойкостью врача Эндерби добавил: – Вам не о чем беспокоиться.
И быстро ушел.