Мистер Эндерби. Взгляд изнутри

– Вы образованный, культурный человек, – строго ответил доктор Гринслейд, – который может принести немалую пользу обществу. То есть когда вам помогут поправиться. Надо же такое выдумать, пустая яичная скорлупа! Поэты! – Он почти фыркнул. – Дни наивного романтизма прошли. Мы живем в реалистичную эпоху. Наука идет семимильными шагами. Что до поэтов, – добавил он со внезапной захлебывающейся доверительностью, – я был знаком с одним поэтом. Приятный такой, приличный малый без большого самомнения. И стихи писал тоже приятные, которые нетрудно было понимать. – Он посмотрел на Эндерби так, точно его поэзия была и неприятной, и невразумительной разом. – У этого человека не было ваших привилегий, – продолжал доктор Гринслейд. – Никакого личного состояния, никакой уютной квартирки на приморском курорте. У него были жена и семья, и он не стыдился работать, чтобы их прокормить. Свои стихи он писал по выходным, да, да. – Он покивал Эндерби, поэту в рабочие дни. – И в нем не было ничего ненормального, ровным счетом ничего. Он не ходил с омаром на веревочке, и не женился на собственной сестре, и не запивал кларетом перец. Он был приличным семейным человеком, которого вообще никто не принял бы за поэта.

Эндерби ужасающе застонал.

– И его стихотворение, – добавил доктор Гринслейд, – было во всех антологиях.

– Если он был таким нормальным, то почему у вас очутился? – спросил Эндерби, подавив желание завыть.

– Это было чисто светское знакомство, – победно улыбнулся доктор Гринслейд. – А теперь, – сказал он, глянув на часы над головой Эндерби, – вам лучше возвращаться к себе в палату.

Эндерби встал. Он был в больничной пижаме, халате, шлепанцах и чувствовал себя серым, съежившимся, нищим. Он прошаркал из комнаты электрокардиограммы в коридор, помедлил у лестницы с табличкой «ВЫХОД», вспомнил, что его одежда где-то заперта, и, смирившись, побрел в отделение. В реанимации ему промыли желудок, а потом перевели в палату отсыпаться, и он пролежал два дня, умирая с голоду на узкой койке со стальными брусьями по бокам, а теперь ему позволили угрюмо бродить по отделению в больничном халате. Если другой пациент спрашивал: «Чем болеешь, приятель?», он по указанию палатной сестры отвечал: «Отравление ацетилсалициловой кислотой». Но эти грубые люди с впечатляющими, видимыми глазу болезнями, сами все понимали. Этот пытался с собой покончить. Когда Эндерби, не вынимая рук из карманов халата, накренился к своей койке (слева – стригущий лишай, справа – сломанная бедренная кость), к нему подскакал на костылях работяга-карлик.

– Эй! – окликнул карлик.

– Вы мне? – переспросил Эндерби.

Прочистив nasopharynx[61] посредством oesophagus[62], карлик заговорщицки спросил:

– Мозгоправ за тебя взялся, да? Я видел, как он входил. Совсем тебя заездил, а?

– Именно, – согласился Эндерби.

– Как по мне, так закон против такого надо ввести. Надо же, секреты из-под сознания вытаскивать. Неприлично, как по мне. И за меня как-то брался. Знаешь почему?

– Нет.

Карлик подскакал поближе, глаза у него горели.

– Супружница детей в кино повела, понимаешь. Делать особо нечего было, и по телику ничего, так я помыл после ужина и кухню прибрал. И газету прочел, понимаешь, там тоже ничего особенного, сплошь убийства и всякие там встречи в верхах. И вообще, знаешь, что у меня в кармане комбинезона было?

– Нет, – ответил Эндерби.

– Большущая такая шайба. Не знаю, как она туда попала, но как-то попала. Шайба, понимаешь? Вот такая большая, – не унимался он, для вящей понятности сложив колечком большой и указательный пальцы. – Не для игры в хоккей, а такая, какую на болт надевают. – Указательным пальцем другой руки он изобразил, как именно это делается. – Сечешь?

– Да, – сказал Эндерби.

– Так вот. Стал я на нее смотреть, да про нее думать, и тут родилась у меня мыслишка. Знаешь какая?

– Нет, – сказал Эндерби.

Неуклюжий на своих костылях карлик подобрался совсем близко, казалось, он вот-вот откусит Эндерби ухо.

– Болт туда сунуть, – поведал он. – Жены нет, понимаешь, и заняться больше нечем. Ты не поверишь, села как влитая! Ну так вот, она подошла, и знаешь, что случилось потом?

– Нет, – сказал Эндерби.

– Слезать не захотела! – В глазах карлика застыл пережитой ужас. – Застряла, и ни в какую. Кошка, наверное, решила, что я дурак дураком выгляжу, когда заявилась через окно. Ты понимаешь, на дворе ночь, и окно было открыто. Ну так вот, дружочек мой застрял в шайбе, а она не слезает. Чего я только не испробовал! И под холодную воду его совал, и ножовкой пытался, ничто не помогает. Тут возвращается супружница, видит, что я наделал, и посылает детей сразу наверх. Уже то скверно, что кошка видела, но совсем не хорошо, чтобы детишки знали, что происходит. И знаешь, что она сделала?

– Нет, – сказал Эндерби.

– Вызвала «Скорую», а санитары привезли меня в больницу. Только не в эту. Мы тогда в городе жили. Так вот, сколько они ни старались, все впустую. То и это перепробовали. И знаешь, что сделали под конец?

– Нет, – сказал Эндерби.