Мистер Кэвендиш, я полагаю..

Несколько раскрытых бухгалтерских книг лежали на столе, с бесчисленными колонками, заполненными аккуратными числами, выведенными на странице чернилами его собственной рукой. Конечно, управляющему Белгрейва платили за ведение учета, но Томасу нравилось заботиться обо всем лично. Так или иначе, его мозг по–другому воспринимал информацию, когда это он сам записывал все цифры. Он попытался бросить эту привычку несколько лет назад, когда казалось ненужным иметь два полных набора отчетов, но почувствовал, что так он мог бы упустить что–то важное.

Герцог должен быть в курсе всех деталей. Уиндхем был огромной ответственностью, с участками земли по всей Великобритании. Поймет ли это Одли? Станет ли он уважать это или переложит все решения на множество управляющих и секретарей? Как заметил Томас, так делали многие его современники, и результаты обычно были плачевными.

Мог ли человек заботиться о таком наследии, как Уиндхем, если он не родился в нем? Томас относился к нему с почтением, но, с другой стороны, у него была целая жизнь, чтобы узнать эти земли и полюбить их. Одли появился на прошлой неделе. Мог ли он понять, что все это значило? Или это было нечто врожденное, как если бы его нога ступила на землю Белгрейва, и он подумал: вот, это мой дом.

Вряд ли. Только не с их бабушкой, которая встретила его там.

Томас потер виски. Это его беспокоило. Все могло развалиться. Не сразу; для этого он слишком хорошо управлял своим имуществом. Но это сейчас. Одли, сам того не желая, мог все запустить.

— Это не будет моей проблемой, — громко сказал Томас. Он не будт герцогом. Черт, он вероятно даже не останется в Линкольншире. Не было ли в желании его дедушки своего рода божьего промысла? Купить участок и небольшой дом около Лидса своему младшему сыну. Он не хотел оставаться рядом и наблюдать, как Одли принимает на себя его роль. Он купит другие владения и покончит со всем этим.

Он снова глотнул бренди – бутылка почти опустела, и это приносило ему своеобразное удовлетворение. Было непросто добиться этого, и он не хотел упускать шанс. Однако физиология взяла свое, и он поднялся с кресла. В углу стоял ночной горшок, но он недавно провел в Белгрейве ремонт, установив новомодные сантехнические удобства. И будь он проклят, если откажет себе в удовольствии воспользоваться ими до того, как отправится в Лидс.

Он направился в большой зал. Было поздно. В доме было тихо и спокойно. Он справил нужду, восхищаясь чудесами современного изобретения, и пошел назад в свой кабинет, где намеревался провести ночь или, по крайней мере, оставаться там до тех пор, пока не закончится бренди.

Но на обратном пути он услышал звуки движения еще одного человека. Он остановился и всмотрелся в розовую гостиную. Свеча в подсвечнике на столе освещала комнату мерцающим светом. В дальнем углу Грейс с растерянным видом копалась в секретере, открывая и закрывая ящики.

Он сказал себе, что должен извиниться перед ней. Его поведение было отвратительным. Они слишком долго были друзьями, чтобы позволить всему вот так закончиться.

Он позвал ее по имени, стоя в дверях, и она, испугавшись, обернулась.

— Томас, — сказал она, — я и не знала, что Вы до сих пор не спите.

— Еще не слишком поздно, — ответил он.

Она слегка улыбнулась.

— Да, пожалуй, так и есть. Вдова уже в постели, но еще не спит.

— Ваша работа никогда не заканчивается, не так ли? – спросил он, входя в комнату.

— Нет, — ответила она, покорно пожимая плечами.

Он видел этот жест много раз. Ее лицо при этом выражало сожаление и неприязнь. В действительности он не мог понять, каким образом ей удается терпеть его бабушку. Он выносил ее только потому, что должен был.

Возможно, предположил он, у нее тоже не было другого выхода. Нежные молодые леди, которым не светило в жизни большое состояние, хватались за любую возможность получить работу.

— У меня закончилась бумага, — объяснила она.

— Для писем?

— Вашей бабушки, — подтвердила Грейс. – Мне некому писать письма. Думаю, Элизабет Уиллоуби однажды выйдет замуж и переедет… — Она задумалась на мгновение. – Я буду скучать по ней.

— Да–да, — пробормотал он, вспоминая, что говорила ему Амелия. – Ведь вы хорошие друзья?

— Да, — кивнула Грейс. Она взяла небольшую стопку бумаги и, скривившись, взглянула на него:

— Сейчас я должна идти писать письма Вашей бабушки.

— Она не пишет их сама? – удивился он.

— Она думает, что пишет. Однако ее манера облекать мысли в слова ужасна. Никто не может понять, что именно она хотела сказать. Даже у меня с этим бывают затруднения. Так что примерно половину каждого письма мне приходится додумывать самой.

Он усмехнулся. Грейс была такой замечательной, что он спрашивал себя, почему она так и не вышла замуж. Неужели джентльменов отпугивало ее положение в Белгрейве? Вероятно. Он подумал, что в этом была его вина. Он так старался удержать ее здесь в качестве бабушкиной компаньонки, даже и не думая о том, чтобы дать ей какое–нибудь маленькое приданое, которое освободило бы ее от обязанностей и помогло бы, наконец, найти себе мужа.