Мистер МакНамара

Отец достал из кармана маленький завернутый в бумагу предмет. Как по команде, сестры повскакивали с мест и двинулись к буфету. Подарки разложили передо мной на столе; тот, который подарили родители, принесла мать. Это был пакет почти в два с половиной фута длиной и несколько дюймов шириной. Наощупь он казался просто кучей прутиков, но на самом деле был конструктором для бумажного змея.

Шарлотта подарила мне книжку под названием "Дикон невозможный", Амелия - калейдоскоп.

- Открывай осторожно, - сказала Фрэнсис. Я сначала подумал, что в ее пакете банка с вареньем, но это оказалась золотая рыбка.

- От мистера МакНамары, - сказал отец, указывая на самый маленький пакет. Я успел про него забыть, потому что уже получил подарки от всех, от кого получал обычно. - Я ему проговорился случайно, что сегодня особенный день.

Сверток был очень тяжелый, и я сперва подумал, что там оловянный солдатик или всадник на лошади. Но это оказался дракон. Маленький, очень изящный, и я сначала решил, что золотой, но отец сказал - латунный. У дракона были зеленые глаза, про которые Фрэнсис сказала, что они изумрудные, и еще маленькие камешки, рассыпанные по спине - рубины, определила Фрэнсис.

- Драгоценности, - восхищенно прошептала она. Отец рассмеялся и покачал головой.

- Глаза и блестящие камешки на латунной спине - простые стекла, сказал он.

У меня никогда не было такой красивой вещи. Я смотрел, как дракон гуляет вокруг стола, переходя из рук в руки, и не мог дождаться, когда он вернется ко мне.

- Обязательно напиши мистеру МакНамаре, - сказала мать. - Он очень добрый человек, - добавила она, глядя на отца с еле заметной укоризной, словно считала, что ему следовало отказаться от подарка. Отец с отсутствующим видом покачал головой и закурил сигарету.

- Письмо отдашь мне, - сказал он. - Я через четыре дня опять поеду в Дублин.

Я показал дракона Фланнагану, когда тот прореживал в огороде свеклу. Я показал его Бриджит, нашей служанке.

- Ну, рыцарь, тебе и везет, - сказал Фланнаган, вертя дракона своими перепачканными в земле руками.

- Придется тебе писать этому МакНамаре письмо страниц на пять. Бриджит отполировала мне дракона специальной пастой.

В этот день мне достался шоколадный пирог, сэндвич с сардинами, которые я обожал, и сливовый джем, тоже мой любимый. После чая вся семья наблюдала, как мы с отцом бегаем от одного края поля к другому, пытаясь запустить змея. В конце концов, с задачей справился Фланнаган, и я помню как волновался, чувствуя в пальцах тугую струну, и как Бриджит кричала, что она никогда не видела ничего подобного, и требовала, чтобы ей объяснили, зачем оно вообще нужно.

- Не забудь, дорогой, написать завтра утром МакНамаре письмо, напомнила мать, когда я уже лежал в постели, перед тем как поцеловать на ночь. Не забуду, пообещал я, но не стал говорить, что из всех подарков, включая замечательного зелено-желтого воздушного змея, мне больше всего понравился дракон.

Но я так и не написал мистеру МакНамаре письмо. Потому что завтрашний день превратился в кошмар, и до самого вечера мы не могли успокоиться от слез. Отца, бывшего для нас всем, в тот день не стало.

Война продолжалась, и Ирландия по-прежнему сохраняла нейтралитет. На нее падали новые случайные бомбы, и де Валера получал от немецкого фюрера новые извинения.

Уинстон Черчилль продолжал метать громы и молнии из-за портов, но предсказание мистера МакНамары о том, что иностранные солдаты будут маршировать по улице О'Коннел, так и не сбылось.

С вязанием или шитьем в руках мать слушала новости по Би-Би-Си, и грусть не уходила из ее глаз - слишком много людей умирало в мире. Никому из нас не становилось легче от мысли, что не только отца постигла эта печальная участь.

Все изменилось после его смерти. Мы с матерью стали ходить на прогулки. Я держал ее за руку и чувствовал, как ей плохо. Она рассказывала мне о нем, о медовом месяце в Венеции, о том, как на огромной площади они пили шоколад и слушали музыкантов. Она рассказывала, как я родился, и как отец подарил ей кольцо с янтарем, которое купил в ювелирной лавке Луиса Вайна в Дублине. Она даже иногда улыбалась и говорила, что хотя мне всего тринадцать лет, я уже занимаю его место. Однажды дом станет моим, напоминала она, и амбар, и мельница. Ты женишься, и у тебя будут свои дети, говорила она, но я не хотел даже думать об этом. Я не хотел жениться, я хотел, чтобы мать всегда была со мной, и чтобы мы ходили гулять, и чтобы она рассказывала мне о человеке, которого всем нам так не хватало. Мы по-прежнему были семьей: сестры, мать я, Фланнаган в саду и Бриджит.

Я не хотел, чтобы что-то менялось.