Мистер Себастиан и черный маг

Через несколько дней превращение завершилось. Том Хейли, возвращаясь из офиса, обычно с порога звал: «Есть кто дома?» — и прямиком направлялся к холодильнику за ледяным пивом (там всегда у дальней стенки стояла янтарная бутылочка), потому что сухой закон, как он всегда говорил, только усиливал его жажду. Но тем вечером, когда он вошел, Генри уже ждал его в коридоре, и, увидев его, Том Хейли забыл о холодильнике, не крикнул всегдашнее «Есть кто дома?». Он замер на месте, глядя на Генри как завороженный.

— Генри, это ты?

Он не мог поверить своим глазам.

— Сегодня я долго сидел под лампой, — сказал Генри.

— Да уж, вижу, — недоверчиво проговорил Том Хейли. — Вижу.

Он медленно приблизился к Генри, внимательно разглядывая его, поскольку возможно было, что это вовсе не Генри. Провел указательным пальцем по его щеке, посмотрел на палец. Ничего. Кончик пальца был бел как снег.

Он улыбнулся, и Генри заулыбался в ответ. Такого он давно не испытывал: удовольствие от того, что доставил кому-то радость.

— Что, хочешь увидеть себя, малыш? — спросил Том Хейли.

— Пожалуй, хочу, — кивнул Генри.

Том Хейли не мог отвести от него глаз.

— Ну и ну, — повторял он снова и снова. — Ну и ну. Где твой отец?

Генри показал на их комнату. Дверь была закрыта.

— Что он там делает?

— Он не желает меня видеть.

— Не желает тебя видеть, — мягко повторил Том Хейли, опустился на колени перед Генри и отвел волосы, спадавшие Генри на глаза. — Да, твой отец впечатлительный человек.

— Он пьяница, — сказал Генри. — Он мой отец, но он пьяница, который разочаровался в жизни из-за свалившихся на него несчастий. Я таким не буду.

— Нет, — улыбнулся Том Хейли, — ты таким не будешь, вижу.

— Я не нравлюсь ему таким. Но он мне тоже таким не нравится. Так что мы квиты.

— Пожалуй, — сказал Том Хейли, встал и сорвал газету с тостера, ближайшей к нему зеркальной поверхности.

В ней Генри и увидел впервые за неделю свое лицо, вытянутое и искаженное в гладкой изогнутой поверхности, как в кривом зеркале комнаты смеха. Он покоричневел. Генри Уокер стал коричневым.

— Еще один небольшой штрих, — сказал Том Хейли.

Отыскал в буфере ножницы и принялся подстригать Генри, пока на его голове не образовалось нечто вроде черного шлема. Эффект был поразительный.

— Что вы сделали с моим мальчиком? — завопил отец Генри, появляясь у них за спиной.

— То, о чем мы все договаривались, — ответил Том Хейли. — Знаю, это ужасно. Я сам малость потрясен, но…

Отец Генри бросился на Тома Хейли, размахивая руками. Он никогда особо не умел драться. Том Хейли поймал руки мистера Уокера, прижал их к его телу и держал, чуть ли не обнимая его, пока пламя его ярости не сошло на нет, погашенное слезами, вздохами и содроганиями.

— Это уже даже не мой сын, — говорил мистер Уокер, плача. — Это кто-то другой. Я потерял сына.

И это было правдой. Генри знал, что это правда. Генри больше не было, он окончательно потерял себя. Мальчик, в которого он превратился, — Бакари из таинственного Конго — посмотрел на Тома Хейли и…

[Далее неразборчиво]

На другое утро они в очередной раз отлично позавтракали. Генри уже научился не обращать внимания на сигаретный пепел в яичнице, он даже поверил, когда Том Хейли сказал, что это полезно для него. Ну а отец думал, что это перец.

Когда с едой покончили, Том Хейли дважды хлопнул в ладоши, словно показывая фокус.

— Пора посмотреть, как у нас получится в реальной жизни. Набрось пальто, Генри, на улице холодно.

— На улице?

Сердце у Генри неожиданно бешено заколотилось, как мотор, и Том Хейли принялся постукивать черенком ножа по столу, повторяя его ритм.

— Не волнуйся так, Генри, — сказал он. — Все будет хорошо.

Они представляли собой странную картину: двое белых мужчин с негритянским мальчиком. Накануне вечером выпал снег, и на его фоне Генри казался еще чернее. Не было встречного, который бы не провожал их долгим и озадаченным взглядом.

— Недурно, — негромко пробормотал на ходу Том Хейли. — Очень даже недурно.

— Куда мы идем? — кашлянув, осведомился отец Генри. — Холодно, как у ведьмы за пазухой.

— Есть тут одно местечко, — ответил Том Хейли, дымя сигаретой. — Кварталах в трех-четырех отсюда. Устроим первую пробу. Посмотрим, как примут нашего маленького Франкенштейна. — Он потрепал Генри по его афроприческе. — Шучу. Ты не сердишься? Я шучу.

Пройдя пять кварталов, они остановились на углу напротив парка. Как будто они квартал за кварталом возвращались в былые времена, все вокруг менялось: офисные здания уступали многоквартирным домам, те — маленьким домикам, домикам с крохотными лужайками перед ними, аккуратным, но ветхим, словно бы перелицованным. Люди здесь были сплошь чернокожие. Одни мужчины, завернувшись в одеяла, торчали на крыльце, дрожа от холода, другие сгребали снег с дорожек. Но выглядели они все одинаково.

Мимо шла чернокожая женщина, должно быть, лет пятидесяти, в синем хлопчатом платье и темной шали. Под платье она много чего поддела, — а кто не поддевал в такие-то дни? — но шагала быстро, видимо торопясь в тепло.

— Извините, — сказал Том Хейли.