Мистер Себастиан и черный маг

Но Чарли смеялся. И Дейтон с ним. Муки посмотрел на него, потом на Генри, спокойный среди адского грохота.

— На нем ни единой царапины, — сказал он. — Ни единой.

— Я уже сказал, — кивнул Генри, — мне все равно. Болтай, что хочешь. Если это помогает.

Слухи о его магической силе передавались от солдата к солдату. Говорили, что он может заставить исчезнуть танки, превратить пули в перья и проникнуть в замыслы врага. Некоторые даже говорили, что своим успехом высадка в Нормандии во многом обязана ему.

К концу войны Генри Уокер стал самым знаменитым магом в мире.

*

Но не эту историю я хотела рассказать.

Я, пока могла переворачивать страницы, любила читать романы. Лучшие всегда начинали рассказывать об одном и, почти незаметно для тебя, переходили на другое. Или писатель говорил: «Я поведаю вам одну историю», а рассказывал совершенно другую. Книги, которые я любила, всегда были такие. Они были больше похожи на жизнь, когда люди выходят из дому, намереваясь отправиться в магазин, а в конце концов оказываются в парке или копают ямку, чтобы посадить деревце, и выкапывают клад. Намерения — самая изменчивая вещь на свете. История, какую я собиралась рассказать, она о том, почему Генри Уокер не полюбил меня. Да, он не любил меня. И не оттого, что он еще любил Марианну Ла Флёр, потому что он ее не любил. Это было потому, что она разлюбила его.

*

Наконец война закончилась, войска вернулись на родину. Хотя тысячи восторженных американцев встречали их корабль в нью-йоркской гавани, Генри, как многим другим, не к кому было возвращаться. Как это у Гершвиных:^[15] «Есть песни любви, но не для меня…» Все боевые друзья Генри, хотя и остались в живых, растворились в ликующих толпах, и он никогда их больше не видел. Генри шел в своей солдатской форме сквозь музыку, шум и облака конфетти, вещевой мешок на плече, никто не замечал его и не заметил бы, даже если бы он и старался. В душе ему хотелось, чтобы война продолжалась бесконечно. Там он стал другим, но, возвратившись, вновь ощутил себя прежним, каким был до нее.

Он подумал, что перед ланчем может часок-другой сыграть в монте.

И вдруг он услышал свое имя:

— Генри?

Он остановился, оглянулся, но никого не увидел.

Зашагал дальше.

— Мистер Уокер!

Кто-то знал его имя, и ничто не могло поразить его больше. Этот кто-то оказался маленьким человечком в двубортном костюме в елочку и серой фетровой шляпе. В одной руке у него был тощий кожаный портфель, а другой он возбужденно размахивал, протискиваясь к Генри сквозь толпу. Генри решил, что у того похожая неприятность, что прежняя жизнь нагнала его или он ее. Человек увидел прошлое и обращался к нему за… Интересно, за чем? Чтобы он прикинулся негром? Факиром? В любом случае, ничего хорошего встреча не сулила. Так что Генри повернулся и зашагал быстрее.

Человечек догнал Генри, но, чтобы поспевать за ним на своих коротеньких ножках, вынужден был делать два шага, когда Генри делал один. Он едва не бежал.

— Кастенбаум, — представился он. — Эдгар Кастенбаум.

Он протянул руку, но Генри проигнорировал ее и продолжал шагать, хотя совершенно не представлял, куда идет. Этот Кастенбаум уже тяжело дышал и взмок от пота. Но держался рядом.

— Предпочитаю, чтобы ко мне обращались «Эдди», — продолжал он, улыбаясь, — не «Эд». По мне, «Эд», не знаю, чересчур сухо, что ли. Солидно. Мой дед был Эд, и сейчас он Эд. Господь улыбнулся ему несколько раз в жизни, а он не использовал свое счастье до конца. Оставил в наследство моему отцу, и тот тоже не стал его транжирить, сберег. Вот что, по-моему, значит быть Эдом. Ну а Эдди, он легкомысленный, с причудами — двадцать третий, как сейчас говорят. Так что зовите меня Эдди. Или Кастенбаум. Если я вас когда-нибудь выведу из себя, а это наверняка, такое случается и с лучшими из нас, можете на меня прикрикнуть — сердито: Кастенбаум! Так будет в самый раз. А я вас буду звать мистер Уокер. Или Великий Генри. Хотя хотелось бы придумать что-то более яркое. Или звучное, смотря по обстановке. Есть какие-нибудь идеи?

Генри, не останавливаясь, поглядел на коротышку Эдди:

— Идеи? Насчет чего?

— Я так полагаю, по дороге домой у вас было предостаточно времени, чтобы поразмыслить над будущим. Кстати, добро пожаловать домой.

Генри остановился и взглянул на этого человека, и тот остановился с видом огромного облегчения.

— Домой? — вопросил Генри. — Да я просто не знаю, что значит это слово.

Даже залитый солнцем, город выглядел серым, чудовищным, уродливым. Он не мог представить, как станет его частью. Но с другой стороны, он не мог представить себя частью вообще чего бы то ни было.

— Не желаете сигаретку? — Кастенбаум протянул ему пачку. — Сам не курю, но держу для тех, кто курит.

— Послушайте, я вас не знаю, — сказал Генри. — И не знаю, о чем вы толкуете. Или вы окончательно ненормальный, или спутали меня с кем-то другим. А теперь извините, мне нужно идти и искать работу.

— Зачем?

— Затем, что мне нужно что-то есть и где-то спать.

Кастенбаум поднял свой портфель:

— Но у меня уже есть для вас работа. Даже сотня работ.

— Сотня? Зачем мне сотня?