Мистический Петербург

Пик самоубийств пришелся на осень 1923 года. Милиция была вынуждена выставить на мосту и виадуке посты, чтобы всеми мерами препятствовать попыткам граждан преждевременно свести счеты с жизнью. Тем не менее в том году воды Обводного канала навсегда сомкнулись над головами 89 человек. Спасти удалось лишь одного. Им оказался ответработник Мясопатамской, товарищ уважаемый — член РСДРП с 1903 года, лично знакомый с В. И. Лениным. Масса достоинств, однако, не помешала ему средь бела дня с диким воплем прыгнуть в Обводный канал с Боровского моста. Мясопатамскому повезло — вместо глубины он угодил на мелководье, где и сидел с отбитыми ягодицами, пока его не вытащили пожарные.

Неудавшегося самоубийцу отвезли в приемный покой Городской барачной больницы (Боткинские бараки), оказали необходимую помощь, после чего им занялся известный психиатр Ефимсон. О чем беседовал врач с пациентом, осталось тайной, но то, что случай неудавшегося суицида был явно неординарным, это факт. В таком виде, как после долгой беседы с Мясопатамским, коллеги никогда прежде не замечали светоча психиатрии. В крайне возбужденном состоянии Ефимсон метался по больнице, бормоча одну и ту же фразу: «Этого не может быть! А впрочем, кто знает, кто знает…» Вероятно, ответработник рассказал доктору нечто такое, что повлекло за собой повышенный интерес Ефимсона к случаям самоубийства на Обводном канале.

С 1924 года самоубийства на Обводном резко прекратились. Так продолжалось до начала 30-х годов. В 1933 году канал вновь захлестнула эпидемия суицида, и опять на том же участке — от Боровского моста до железнодорожного виадука. 107 случаев самоубийств было запротоколировано 28-м отделением милиции, на территории которого находился этот участок.

— Да что им, козлам, топиться больше негде?! — ругался начальник отделения товарищ Товстуха, за плохие показатели лишившийся переходящего Красного знамени.

Дошло до того, что одного из спасенных, некоего гражданина Тутышкина, милиционеры, прежде чем отправить в больницу, крепко вздули под Новокаменным мостом, чтобы, значит, в следующий раз здесь не топился.

Между тем Ефимсон внимательно наблюдал в психиатрическом отделении выловленных их канала новых пациентов. А все свободное время доктор проводил в городских архивах, разыскивая документы, в которых содержались бы сведения о каких-либо таинственных происшествиях, связанных с районом Обводного канала и речкой Волковкой. Поиски привели его к археологу Гвоздницкому. Их встреча состоялась незадолго до войны. Гвоздницкий рассказал о находке 1923 года и даже показал ряд рисунков надписей и знаков с каменных плит, воспроизведенных по памяти. Выходило следующее: обнаруженные плиты представляли собой ритуальное капище. Первоначальная датировка оказалась неверной. «Тут я маху дал», — искренне сокрушался археолог. Отдельные из высеченных на плитах каббалистических символов появились в Европе не ранее конца XIII — начала XIV веков. Расшифровать надписи не удалось, так как язык, на котором они были выполнены, являл дикую смесь древнееврейского и латыни. По мнению специалистов, надписи могли быть каким-то пророчеством или заклятием, на что указывало как наличие символов, так и расположение плит.

— Впрочем, все это весьма гипотетично, — в конце беседы заключил Гвоздицкий. — Истина, к сожалению, уничтожена вместе с камнями.

В свою очередь Ефимсон поведал Гвоздницкому о причине, приведший его в дом ученого. Старый археолог рассказу ничуть не удивился.

— До ихней революции, — сказал Гвоздницкий, — мне пришлось вести раскопки Согдийского царства. Работала экспедиция на местности под названием Кара-мазар, что в переводе значит «Черная могила». Среди аборигенов это место издавна слыло недобрым. Чтобы заставить землекопов работать, приходилось платить им по 30 копеек в день — сумму по тем временам немалую. Но когда мы наткнулись на несколько древних захоронений, рабочие разбежались по кишлакам, и ничто не смогло заставить их вернуться.

А через пару дней среди моих людей начался мор, причем смерть каждого была необъяснима и загадочна. Мне пришлось спешно сворачивать экспедицию и ретироваться из этой местности. Вообще при раскопках древних гробниц, захоронений и ритуальных капищ случается много таинственного. Археологи работают на таких объектах с большими предосторожностями.

Следующим шагом Ефимсона был визит в Смольный. Войдя в кабинет Андрея Жданова, первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), он с порога ошарашил хозяина города следующим заявлением:

— Я с ужасом жду 43-го года. Надо что-то делать! — с этими словами Ефимсон положил на стол Жданова папку со своим отчетом о случаях самоубийств на Обводном канале.

Жданов терпеливо выслушал посетителя, обещал вникнуть в суть дела и принять самые строгие меры. Но едва за психиатром закрылась дверь, он позвонил начальнику Ленгорздравоохранения товарищу Казбечке и сказал:

— Ну и мудак же этот ваш Ефимсон! Совсем со своими психами спятил.