— Я один раз подошла к нему, Андрей. Он за руку меня схватил и умолял ради всего святого хотя бы одним глазком на мальчика глянуть. Я его взгляд никогда не забуду. Взгляд человека, которому терять уже нечего. А когда я сказала, что нельзя к нему, то проклинал и страшные слова говорил. И они были о тебе, Андрей. Понимаешь? Господи, — она вдруг на миг взгляд отвела, — я ведь знаю, как обычно вы с обидчиками поступаете. Не маленькая. А тут? За что он расплачивается? — Для некоторых тварей, Фаина, — самому себе свой голос сейчас чужим показался, настолько от него холодом веяло, быстрая смерть — это подарок. Один он уже от меня получил — мальчика спасут, на этом лимит моей доброты исчерпан. — Хорошо, Андрей. Как знаешь… Я, честно говоря, и не рассчитывала, что ты расскажешь. Смотрю на тебя — ты с каждым годом все больше на отца похож… Он таким же был. Отговорки, шуточки, мог даже часами что-то рассказывать, но при этом понятнее не становилось… — улыбнулась даже при этом. Ее воспоминания о Савелии всегда были особой теплотой наполнены, она порой рассказывала о нем очень долго, вспоминая какие-то, вроде бы, мелочи, а мне в эти моменты казалось, что я родного отца по-новому узнаю. При жизни не удалось, пришлось вот так… — Так что да, политика, в которую ты собрался — явно твое, Андрей…
Фаина была из тех людей, которых без тени сомнения называешь "своими". От и до. Полностью. Люди преувеличивают кровные связи — зачастую они же делают из людей уродов и монстров. Когда своего же бьют больнее всего. Когда глотку друг другу грызут ради паршивого наследства или всю жизнь превращают в бег с препятствиями, чтобы доказать, что ты лучше старшего брата или сестры. Не все, конечно, но… А "свой" человек — это тот, кто способен принять. Не важно, кем он нам приходится — любимым или другом. Это на интуитивном уровне чувствуется. Что без опаски спиной повернуться можешь, и какая бы дрянь не происходила, у тебя уверенность железобетонная, что не предаст.
— Я обещаю тебе, Фаина. Расскажу все, когда сам уверен буду. Сейчас и без этого… — запнулся… не хотелось говорить о том, что у нас же под носом происходит, а она и так все поняла.
— Нормально все будет. Тут лучшие врачи и аппаратура. Макса увези с клиники хоть на пару часов — он тут делу не поможет, только на врачей бросается… на грани уже… — Сама веришь, что его увезти отсюда можно?
— Конская доза успокоительного в помощь… — пыталась шутить, только в этом разговоре каждая наша улыбка была, скорее, вопреки. "Чтоб не плакать, мы смеялись…"
— Я поговорю с ним…
— Держитесь… Иначе нельзя сейчас, — обняла меня, едва касаясь, так осторожно, будто боясь сильнее руки сжать, и мы стояли так несколько минут. А я прямо кожей чувствовал, что вот эта вот железная женщина тоже начала терять силы и нуждаться в поддержке. Так бывает, когда бежишь долго, без остановки, не давая себе даже выровнять дыхание, потому что надо, необходимо, важно, а потом вдруг останавливаешься. В такие моменты кажется, что силы куда-то уходят. Вот так вот, по щелчку пальцев, предательски тебя покидают… потому что нужна передышка.
— И ты, Фая. И спасибо тебе.
— Какое красноречие, — взяв себя в руки и словно встряхнувшись, промолвила Фаина. — Точно весь в отца… Когда дверь за собой закрыла, я в кресло уселся и глаза сильно зажмурил — казалось, голова взорвется сейчас. От болезненной пульсации и чувства, что в моих мозгах кто-то ложкой ковыряется. Виноватым себя чувствовал. Перед всеми.