Мистицизм

Человек говорит: "Воистину тебя посещает твой Возлюбленный, однако Он приходит невидимым и неуловимым. Он приходит, чтобы прикоснуться к тебе, но остаться незамеченным. Он приходит не для того, чтобы препоручить Себя твоей воле и власти, а для того, чтобы ты вкусила Его, — не для того, чтобы выполнить твои желания, а для того, чтобы ты воспылала любовью. Он дает тебе приобщиться к Его радости, хотя и не дарует ее в преизобилии. Это и есть твоя подлинная помолвка с Тем, Кто после даст тебе возможность видеть Себя и обладать Собой, но сейчас позволяет лишь иногда вкушать Себя, чтобы ты могла знать, какая в Нем сладость. Это знание будет для тебя утешением в Его отсутствие, а память о Его дарах не даст тебе впасть в отчаяние".[544]

Глубокое различие между озаренной жизнью и

жизнью в единении состоит в том, что в озарении индивидуальность субъекта — каким бы развитым ни было его духовное сознание и каким бы сокровенным ни было его общение с Абсолютом — остается отдельной и неприкосновенной. Его возвышенное восприятие скорее озаряет, чем устраняет его мирскую жизнь: оно может даже улучшить его приспособляемость к обычному существованию. Так, брат Лоуренс обнаружил, что его обостренное ощущение реальности, его осознание Присутствия Бога, а также последовавшие за ними непривязанность и чувство свободы в отношении всего мирского поддерживали его и помогали ему в выполнении самых тягостных поручений и работ. Однажды его послали в Бургундию купить вина для монастыря. "Это было очень неприятное дело для него, потому что он не имел никакой склонности к деловой деятельности, а также потому, что был хромым и постоянно натыкался на бочки, когда передвигался по судну. И все же он не сделал себе послабления в этом и не отказался от поручения. Он сказал, что принимается за дело так, словно это Его дело. Впоследствии оказалось, что с поручением он справился блестяще… Так же он поступал и тогда, когда ему приходилось работать на кухне, к которой он питал отвращение".[545]

Человек, разум которого сосредоточен на возвышенном, не подвержен беспокойству, равнодушен к приятному и неприятному и потому вполне справляется с любыми делами в миру. Если же этого не происходит, то виной тому не его мистические наклонности, а его натура и привычки. Для св. Катерины Генуэзской ощущение присутствия Бога было источником вдохновения для того, чтобы успешно вести дела в своей больнице. Св. Тереза была талантливым распорядителем и экономом, прекрасной домохозяйкой и утверждала, что находит Бога даже на кухне, среди горшков и кастрюль.[546] При всем ее пренебрежении мирским Мария из евангельской притчи (Лк. 10:38–42), вероятно, стряпала бы не хуже Марфы, если бы потребовалось.

Однако у индивидов со слабым и неразвитым интеллектом, а также у тех, кто болезненно переживает свои духовные неудачи, стремление достичь глубокого осознания Божественной Реальности может принять вид навязчивой идеи. В этом случае дает о себе знать "теневая сторона" озарения, эгоистическое упоение той радостью, которую дает трансцендирование, "духовная алчность", которую заклеймил св. Иоанн Креста. "Я совершила много ошибок, — говорит г-жа Гийон, — позволяя себе увлекаться низменными радостями… Подчас я сидела в углу за работой, но не могла ничего сделать, потому что сила влечения была такова, что работа валилась у меня из рук. Долгие часы я не могла открыть глаза и не могла сказать, что же со мной происходит. При этом я чувствовала такое блаженство и безмятежность, что вопрошала себя: "Может ли на небесах быть больший покой, чем у меня в душе?""[547]

Как явствует из этого отрывка, г-жа Гийон купается в лучах Несотворенного Света подобно тому, как кошка нежится на солнышке, в чем мы вправе усмотреть опасную близость химерам квиетизма, с его двусмысленным сочетанием "пассивности и блаженства". Героическая сторона мистического призвания при этом оказывается вообще упраздненной. Мистические переживания, которые выпали на долю г-жи Гийон благодаря особенностям ее натуры, она использовала как средство для самоублажения, а не как источник сил для осуществления великих дел и благородных поступков.

Первые биографы св. Катерины Генуэзской утверждали, что она прошла через кризис своего обращения и очищения непосредственно к жизни в единении

, минуя стадию озарения. Ошибочность этого суждения была убедительно показана бароном фон Хюгелем,[548] хотя и он склонен при рассмотрении ее случая изменять последовательность мистических состояний. Однако состояние Катерины по прошествии четырех лет покаяния, судя по описанию в главе шестой "Vita e Dottrina", представляет собой почти совершенную картину нормального озарения мистика «внутреннего», или «имманентного» типа. Это описание заметно контрастирует с процитированным выше отрывком из автобиографии г-жи Гийон.