Мю Цефея. Игры и Имена

По законам мира Ротфусса, человек уже знает истинное имя стихии или (реже) живого существа, но это имя известно лишь подсознанию (по Ротфуссу, «спящему разуму»), и приходится учиться магии, тренироваться или надеяться на озарение, чтобы его постичь хотя бы на какое-то мгновение. Квоуту это удается с Владычицей Сумерек Фелуриан, и в результате он становится единственным человеком, который смог уйти от нее живым, или, например, с перекрашенным в черный цвет жеребцом, которому он по ошибке дает правильное имя (Один Носок); он переназывает и меч, доставшийся ему от адемов, несмотря на его многовековую историю. Изначально меч зовется Цезере, что на языке адемов означает «ломать», «ловить» и «лететь», но, взяв меч в руки, Квоут понимает, что его истинное имя иное: «Цезере — хорошее имя. Узкое, блестящее и грозное. Оно подходило этому мечу как перчатка к руке. Но оно не было идеальным. Имя этого меча было Цезура. Зияющий разрыв в идеальной строке. Прервавшееся дыхание. Гладкий, стремительный, острый, смертельный. Оно было не перчаткой, но кожей. Даже более того. Оно было костями, мышцами, движением. Всем тем, что представляет собой рука. И Цезура был мечом. Это было и имя, и вещь сама по себе. Не могу сказать, откуда я это знал. Но я это знал» («Страхи мудреца», глава 125).

Вот как Квоут говорит о создании мира: «Насколько я знаю, в начале Алеф соткал мир из безымянной пустоты и дал имена всему сущему. Ну, или обрел имена, которыми все сущее обладало изначально

, это зависит от версии истории» (выделение мое. — О.Л.) («Имя ветра», глава 7). Сравним с Книгой Бытия: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Как видим, здесь также речение, или наречение, совпадает собственно с созданием, и в дальнейшем Бог дает имена всему сущему; но сознание Квоута вполне допускает, что имена у всего сущего были изначально, просто по итогу самого акта сотворения. Интересно, что отсутствие имени ассоциировано с небытием; конец света описывается так: «…

и Алеу безымянными падут с неба» (о том, что такое Алеу

, единого мнения нет, предположительно это либо звезды, либо ангелы) («Имя ветра», глава 26).

Мифологические представления подразумевают, что истинные имена страшных существ нельзя называть вслух, чтобы таким образом невзначай их не призвать; взамен настоящих имен и названий использовались так называемые табуистические замены. В качестве примеров в русском языке можно привести слово «медведь», так и закрепившееся в языке вместо пропавшего «истинного имени» (см. этимологический словарь Фасмера, труды Б. Успенского и др.), «лукавый» («луканька»), «нечистый», «неназываемый» для обозначения черта и так далее. В цикле Ротфусса действуют сверхъестественные существа, загадочные чандрианы, в отношении которых данный принцип актуален. Люди предпочитают называть их Безымянными, поскольку известно, что после упоминания их имен чандрианы появляются и карают смертью (возможно, это связано с проклятием Селитоса: «Имя твое обратится против тебя, и не будет тебе покоя вовеки. Вот судьба, которой я обрекаю тебя и всех, что последуют за тобою» («Имя ветра», глава 26)). Само слово «чандрианы» происходит из языка темья, оно представляет собой эвфемистическую замену — сочетание «их семеро», по количеству этих существ; Фелуриан называет чандриан «семеро». Адемы используют слово ринта, что означает «больше чем человек и меньше чем человек».