Мюзик-холл на Гроув-Лейн

– И о чём же вы хотите услышать, Рафаил? – с обманчивой кротостью спросила она, делая шаг по направлению к нему. – Может, о том, что когда-то давно вы были женаты на прекрасной девушке, которая вскоре после вашего отправления на фронт умерла от испанки? Только вот незадача – на самом деле она не умерла, а всего лишь заплатила кругленькую сумму тому, кто ведал записями в приходской книге, и сменила имя, чтобы вы не сумели её отыскать. Известие о её смерти сломило вас, и спустя недолгое время вы оказались на улице, – Оливия перевела дух, но Рафаил слушал её внимательно и не перебивал. – Долгие годы вы пребывали в уверенности, что она мертва, и продолжали оплакивать свою потерю, но около месяца тому назад она возникла из небытия – Боже, да для вас это был просто гром с небес, не иначе!

– Именно так. Только не с небес, а из преисподней, – хрипло ответил иллюзионист. – Она не сразу узнала меня. Слишком я изменился за эти годы. А вот она…

– …А вот она была всё также прекрасна, – продолжила Оливия за него. – Всё также прекрасна, но теперь это был другой человек. Теперь её звали Люсиль Бирнбаум, и ей от вас было нужно только одно – молчание. И ещё, чтобы вы замолвили за неё словечко перед Филиппом и её взяли в состав труппы. И вы, Рафаил, сделали так, как она хотела. Вы ведь всегда делали так, как она хотела, не правда ли?

Он кивнул, не сводя с Оливии тёмных, блестящих глаз. В ярком свете прожекторов его лицо казалось нарисованным на афише и ничего не выражало – ни злобы, ни страха. Невысказанный вопрос повис в воздухе.

– Никто не рассказывал мне об этом. Я сама догадалась, Рафаил, буквально только что, когда лежала в этом чёртовом ящике. Имейте в виду, больше я в него не полезу! Признайтесь, нет никакого трюка с ослом. Вы просто заманили меня! Но зачем?..

– Я же сказал, это был эксперимент, – Рафаил пожал плечами без всякого раскаяния. – По примеру двойного ящика на пружинах можно сконструировать реквизит большего размера, в который войдёт осёл или другое некрупное животное. Мне нужно было проверить, как это выглядит со стороны, только и всего.

– Только и всего?! Только и…

– Как ты связала меня с Люсиль?

– Лавиния рассказала, как вы разорвали фотокарточку, которую хранили много лет. Этого потребовала Люсиль, верно? Она сменила причёску и цвет волос, но на старом фото её всё-таки можно было узнать, а она старалась быть крайне осторожной. И ещё гобелен. В вашей гримёрной висит гобелен с изображением Цербера, стерегущего выход из царства мёртвых. Трёхголовый пёс не позволяет умершим возвращаться в мир живых, и Люсиль, чью тайну вы обещали хранить, это показалось изящной шуткой. Думаю, что этот гобелен был первым, который она вытащила из бутафорской, а потом вошла во вкус и погрузилась в игру, распределив остальные между членами труппы. И это ведь вы, Рафаил, устроили маленький спектакль и, забрав её тело из полицейского участка, перевезли на кладбище Святой Хильды? Я думала, что это сделала Марджори, даже купила злополучные перчатки, чтобы её уличить, но это вы! вы не могли допустить, чтобы Люсиль погребли в общей могиле, и позаботились, чтобы она обрела покой, которого не знала при жизни. Нацепили женское пальто, шляпу, скрыли бороду шарфом – ну надо же, целый маскарад! – она всё ещё сильно на него злилась и говорила запальчиво, не щадя его чувств.

– Всё так, – признал иллюзионист, плечи его опустились, и от привычной сдержанности не осталось и следа. – Но кто же её убил? Кто?! Кто сумел её перехитрить?

Оливия поразилась тому, какая неподдельная горечь звучала в его словах, и каким постаревшим казалось его лицо – старый уставший фокусник на пепелище, не сумевший разгадать трюк соперника.

– Я выясню правду, Рафаил, обещаю. Я непременно отыщу…

Где-то в сумраке, сгустившемся за огнями рампы, хлопнула дверь, и на пороге, в ореоле рассеянного света, проникающего из вестибюля, появилась тёмная фигура в распахнутом пальто. К куполообразному потолку взметнулся крик Филиппа, многократно усиленный акустикой зала:

– Скорей! Лавиния убита!..

* * *

Носилки с телом Лавинии Бекхайм как раз вытаскивали из ванной комнаты, когда близнецы и Рафаил Смит вбежали в распахнутые настежь двери пансиона на Камберуэлл-Гроув. На тело актрисы набросили фланелевый халат, и на светлой ткани в алых маках стремительно распускался ещё один цветок, ярче прочих.

Возгласы ужаса, всхлипывания, неразборчивый гул голосов – и над всем этим тонкий и жалобный плач, источником которого, как вначале подумала Оливия, являлась горничная Элис, с отчаянием хватавшаяся за испуганную миссис Сиверли, но вскоре ей стало ясно, что эти звуки вырываются из груди Арчибальда Баррингтона.