Мхитар Спарапет

Вечером этого полного хлопотами дня Согомон вручил Давид-Беку короткую записку. Бек горько усмехнулся, узнав почерк Мхитара, напоминающий вороньи следы на снегу.

«Ты нанес мне неизлечимую рану. Ты сровнял мою честь с грязью ног чужеземных ханов. Я еду в Варанду защищать границы нашей страны. Ты сговорись с персидским ханом, правитель наш. А я сделаю свое. Я выхожу из-под твоей власти. Можешь прийти наказать меня. Посмотрим, кто выиграет. Мхитар».

Бек смял бумагу и гневно швырнул ее на пол.

«Глупец… — с горечью подумал он. — Бог даровал тебе силу и мужество ценою лишения разума».

Он заскрежетал зубами, вскочил с места, сорвал висевшую на стене саблю и, обнажив ее, бросился во двор… Сейчас он бросит клич, подымет полк «Опора страны» и помчится наказать, уничтожить смутьяна. Он устремился к выходу, но, не добежав до лестницы, остановился, махнул рукой и, ослабев, упал в объятия следовавшего за ним в ужасе Согомона.

Ночью он отправился к воинам полка «Опора страны» и остался там. Утром, когда Пхиндз-Артин спросил у Согомона, где он может видеть Давид-Бека, тот пожал плечами.

— Иди в казармы, господин Артин, — сказал он, сдерживая слезы. — Он, несомненно, спал там с седлом под головой. О всевышний, что это делается с моим бедным хозяином…

Наступил май 1726 года. Дороги уже открылись, и на армянском нагорье показались первые толпы беженцев. Они приходили из Еревана, из сел Араратской долины, из Лори и Тифлиса. Ожесточенные, проклинающие и бога и свою судьбу, эти несчастные люди искали жилья и хлеба в селах Арцаха и Сюника. Местные жители ахали, вздыхали, видя измученных, покинувших свои родные места переселенцев, удивлялись их странным наречиям, но с любовью всех кормили, давали одежду и оружие, как было строго-настрого велено Давид-Беком.

Толпы беженцев появились также в Варанде. Они требовали от уже прибывших сюда Мхитара и мелика Багра разместить их семьи, а им самим дать оружие и зачислить в свои войска. Население Варанды охотно приняло их и расселило по селам. Способным воевать Мхитар раздал оружие.

— Встречали турок? — спрашивал он беженцев с берегов Куры.

— Чтоб последний раз увидели наши глаза их, — отвечали они. — Да, мы их встретили. Идут с большой армией. Сари Мустафа паша после взятия Еревана вернулся в Гандзак и оставил там пятнадцатитысячное войско против гюлистанцев и джрабердцев, а сам с основной армией идет на вас.

Спарапет уже знал об этом. Князь Ованес-Аван предупредил его о намерениях и о движении войск Сари Мустафы. Он знал также, что джрабердцы и гюлистанцы не имеют возможности прийти ему на помощь. Находящиеся в Гандзаке крупные соединения турецкой армии могли воспользоваться случаем и захватить эти провинции. Оставалось рассчитывать только на свои силы. Посоветовавшись с меликом Багром, Бархударом и сотниками, Мхитар решил действовать по излюбленной тактике Давид-Бека — избегать открытого столкновения с врагом на равнинах, завлечь его в ущелье Шош и, взяв в клещи, уничтожить. Для этого Мхитар велел перевести население всех деревень, расположенных на среднем течении реки Каркар, в ущелье Кирс и на высившуюся над селом Каринтак гору Шош, где еще оставались следы древней крепости. На высотах ущелья, предвидев возможные столкновения с врагом, Давид-Бек заблаговременно велел заготовить массы камней, соорудить укрепления, как это было сделано в ущелье Шахапуник.

Оставалось только завлечь османское войско в роковое для него ущелье.

Двадцать восьмого мая расположенные на нижних склонах Варанды сторожевые отряды сообщили находившемуся в селении Шош спарапету, что армия Сари Мустафа паши направляется в ущелье Каркара. Мхитар решил оставить пехотные части на высотах ущелья, а с конницей выйти навстречу Мустафе.

После прибытия в Варанду спарапет заметно изменился. Он стал молчаливым, скрытным. Даже с Тэр-Аветисом он старался встречаться редко. Был мрачен и зол. Хотя никто, даже Тэр-Аветис, не знал о написанном им письме Давид-Беку, однако многие догадывались, что какой-то червь грызет ему душу. Тэр-Аветис дважды пытался узнать у него, почему он мрачен и молчалив, но безуспешно. Спарапет избегал откровенного разговора.

Питался он в полку Есаи, спал где попало, завернувшись в бурку. Запретил разбивать свой шатер. Мысль о том, что он порвал с Давид-Беком, не давала ему покоя. Но в то же время Мхитар не мог и мириться с действиями Бека. Пойти на уступки персидскому шаху, стать его союзником! Опасный и позорный поступок. Приобретшую наконец независимость страну снова бросить под ноги старого врага? Нет, пойти на это он не может. Всячески старался забыть случившееся, но совесть мучила его, — казалось, своей рукой зарезал родного сына или брата. И все же Мхитар был уверен в своей правоте и в большом заблуждении Бека.