Мхитар Спарапет

Только на рассвете сморил сон Зарманд. Но длился он недолго. Проснулась, будто услышав молящий о помощи голос сына. Она подняла голову, и кошмар исчез. Сердце матери екнуло. Сегодня здесь будет литься кровь. А где ее сын? И там, где он, льется кровь? «О пресвятая дева Мария, отведи от моего единственного огонь и меч, пожалей меня! Если уж смерть, дай ее мне, не ему», — исступленно шептала она, протягивая руки. Затем, овладев собою, она посмотрела на турецкий лагерь. Страшное чудовище еще спало, окутанное синим предрассветным туманом.

Спавшие рядом односельчане, которых сама привела сюда, постепенно пробуждались. Вот зевает хромой мельник, худой и лохматый, как только что проснувшийся после зимней спячки медведь. Он пришел, чтобы защитить клочок собственной земли, построенный на скале новый дом. Рядом с нею — гончар, он был неимущим воином. Спарапет дал ему землю, он начал заниматься гончарным ремеслом. С ними еще с десяток крестьян. Проснулись, прислонили к коленям свои копья, сели на землю и беседуют.

Зарманд подошла к ним. «Доброе утро!» — сказала она, и у нее сжалось сердце. Сама привела их сюда, на войну. У каждого из них полон дом детей, она будет причиной их несчастья. О боже! Зарманд тяжело опустилась возле них на землю.

Бледные лучи рассвета коснулись горы Камкух. Была пора первых петухов. Трое воинов гнали впереди себя турка к холму Давид-Бека.

— Кто это? — спросил, вставая, гончар.

— Ослеп, что ли, не видишь, пленника ведем? — ответил гордо один из воинов. — Поймали возле реки. Пришел выкрасть кого-нибудь из нас. Теперь от страха намочил штаны, и от него несет псиной. Тьфу!

Зарманд узнала воина. Это был сын их пастуха. И остальные узнали его. Хотели позвать, расспросить, но он вместе с другими воинами и пленным был уже далеко.

— Это сын нашего Аветиса, — сказал гончар. — Узнали?

— Как же, по языку узнал, такой же мельничный трясок, как и отец, — ответил мельник.

— Мхитар дал ему земли, чтобы он завел хозяйство, — сказала Зарманд. — Дай бог ему удачи!

— Он-то дал, да другие отняли, — вздохнул мельник. — Ростовщик отнял за долги отца. Теперь сын надеется, что снова получит землю.

— Значит, он и теперь без земли?

— Получит на том свете, как и многие из нас, — пробормотал мельник.

— Утро свято, божий человек, говори доброе, — упрекнула Зарманд и тревожно посмотрела в сторону турецкого лагеря. — Спит. Усыпи его навеки, бог.

Гончар чинил лапти, прокалывая дырки острым шилом.

— Да! Да!.. — сказал он, потянув зубами кожаный шнур. — Молод сын пастуха. Под брачным венцом еще не стоял. Но, сестра моя, не видишь разве, в каком мы положении? Эх, эх!..

Барабанная дробь, отчетливо донесшаяся из турецкого лагеря, прервала разговор. Крестьяне умолкли. Их взоры обратились в сторону Марагского поля, которое, как темная пасть могильной ямы, виднелось между двух высоких скал. Гончар поспешно надел лапти. Прислушались напряженно, задерживая дыхание. Синева неба постепенно бледнела. Вскоре висевший над Араксом клочок облака окаймился золотой бахромой.

Приближалось время боя. Холмы и овраги загремели от звуков сотен труб, возвещавших об утренней заре, и от боя барабанов. Черная масса восьмидесятитысячной турецкой армии зашевелилась, закипела, сдвинулась с места и, стекаясь с холмов вниз полумесяцем, искривилась в долине. Турецкое войско, в красных шароварах, казалось, двигалось в огромной кровавой реке, по колено погруженное в нее. Над их головами раскачивался целый лес копий, а поверх копий — отличительные знаки полков: конские хвосты, костяные полумесяцы, высохшие черепа. В черной массе мелькали зеленые чалмы перебегающих с места на место мулл.

— Боже, помоги нам!.. — воскликнули крестьяне.

К Давид-Беку на холм поднялся епископ Оваким, окруженный монахами. Он поднес Беку окунутый в святую воду наперсный крест. Бек, не отводя взгляда от турецкого войска, нехотя поцеловал холодное золото. Епископ воздел высохшие руки к небу.

— Да будет благословенна десница твоя, сын мой! — дрожащим голосом воскликнул он. — Сверши невозможное во имя отца и сына и святого духа.

— Уйди отсюда, святейший, — попросил Бек. — Иди и молись богу о спасении его созданий. Знай, будем стоять насмерть. Никто из нас не хочет умереть, оставив нашу страну на растерзание врагу.

Епископ ушел. Бек подозвал к себе оружейника Врданеса и, протягивая руку в сторону врага, спросил:

— Видишь тот холм, на котором красный шатер?

— Вижу, — ответил оружейник.

— Ударь из пушки чуть ниже.

— Слушаю. — Он бегом вернулся к пушке. Там его ждал Владимир Хлеб. Врданес заложил в пушку ядро, а Владимир соединил фитиль, и они стали дожидаться сигнала Давид-Бека.

Перед роскошным шатром, окруженный толпой телохранителей и советников, стоял Кёпурлу Абдулла паша. Выкрашенными хною ногтями он перебирал бороду и слушал Мурад-Аслана. Этот, сложив на груди руки, говорил смиренно: