Мхитар Спарапет

Кто-то повис на руке Есаи.

— Пощади, отец! — вскричала невестка и в тот же миг потеряла сознание.

Рука у Есаи ослабела. Он глянул на невестку и содрогнулся. В ногах у женщины шевелилось что-то кровавое… Как безумный, сотник поднял этот комок. Ребенок был еще теплый. На лице уже обозначился носик, размером с пшат[43], линии еще закрытых глаз… С испугу невестка выкинула ребенка. Есаи зарычал и обрушился на землю. Он больше ничего не слышал. Не слышал ругани Цатура и Вецки Маргара, крика Семеона.

— Боже мой, сотник сошел с ума!..

Во дворе собрались соседи. Одна из старух, что крутили жернов, вырвала из объятий Есаи мертвого ребенка.

— Мальчик! Горе-то какое! — запричитала она.

Невестку унесли в дом приводить в чувство. Артавазда окропили водой, и он скоро очнулся.

От ужаса все окаменели. Во дворе уже было темно.

Скоро Есаи сидел на тахте в доме у сына и сурово глядел на него. Голова у Артавазда перевязана, нос вспух, под глазами кровоподтеки, губа разорвана.

— Кайся в своих грехах! — грозно сказал отец.

— Прости, прости! — с трудом усаживаясь на ковре, взмолился сын.

— Ты, может, не знал, не видел, что я — человек, съевший волчье сердце, — могу поджарить на огне твое сердце, собачий выкормыш? Как ты смеешь драть шкуру с рамика? Кто ты есть?

— Прости, отец, не будет больше такого!.. Клянусь могилой матери, не будет!

Есаи долго оставался безмолвным, но вот поднялся, прошел в соседнюю комнату, где старухи суетились вокруг несчастной невестки. Склонился над ней, поцеловал в лоб. Невестка заплакала. Слезы скатились и со щек Есаи.

— Ничего, родишь еще! — извиняющимся тоном сказал он и вышел. Старухи перекрестились.

— Сколько в селе дымов? — спросил Есаи у сына, снова садясь на место.

— Сто восемьдесят.

— Рамиков сколько?

— Больше половины.

— А как озимые?

— Хороши, зеленеют. Да будет глух сатана, не сглазить бы. Не дай бог, случится град.

— На заре созови народ на церковное подворье. Всех, до одного. Есть приказ от Давид-Бека.

— Никак, война?

— Поживи, узнаешь, — бросил Есаи и вышел.

В темноте не спеша побрел он в конец деревни — на кладбище, на могилу жены. Хотелось сбросить с плеч, как чоху, всю тяжесть дневного ада. До чего же страшна судьба!.. Всюду кровь…

До рассвета просидел Есаи на могиле жены: как бы заново прожил свою жизнь.

Сооруженная в конце десятого века, церковь эта похожа на чудесный храм. Надпись на дверном камне гласит, что построена она княгиней сюникской Софьей «во спасение души». В церковном дворе много старинных могил. На иных хачкарах уже едва различимы письмена, и все оттого, что крестьяне очень любят посиживать на них и, больше того, частенько насыпают соль для быков и овец, те и знай лижут камни вместе с солью.

Чакатенцы собрались быстро. Старики привычно расселись на хачкарах. Молодежь топталась тут же.

Старый священник уже было задремал, свесив бороду на грудь.

Но вот пришел Есаи с сыном, в полном боевом облачении, в сопровождении воинов. Все поднялись со своих мест. Один священник остался сидеть.

— Здравствуйте, сельчане, — громко приветствовал Есаи. — Как живете-можете? Как домочадцы?

— Благодарение богу, живы! — отозвались один-два человека. — Да будет добрым твой приезд!

Люди с восторгом и удивлением смотрели на Есаи. Односельчанин не чета им. Вон какое у него оружие и одет как! Зато лицом изменился. Жестокий, суровый.

С сыном-старостой расправился круто, но это понравилось всем.

Есаи, не сходя с коня, объявил, что прибыл он по приказу Давид-Бека за податью.

— Мы держим путь в Гандзак, братья-армяне! — сказал сотник с воодушевлением. — Великий государь российский едет в нашу страну. Встречать его будем!

— В добрый час! — отозвались в толпе.

— Да неужто ж не в добрый? Наконец избавимся от вечного страха быть порабощенными персиянами и турками. Под русским владычеством заживем как люди. Но для этого нам и ваша помощь нужна. Село должно поставить Давид-Беку тридцать мулов, пять погонщиков, три халвара[44] ячменя и пять халваров муки для войска; кроме того, дадите трех быков и двадцать овец на мясо. Слышите? Это не просьба, приказ. Выполняйте его. Даю вам сроку до полудня.

— Что же это, выходит, у русского царя хлеба нет? Есть ему нечего, что ли? — спросил кто-то недовольным голосом.

— Нечего зубы попусту скалить. Не царь у вас хлеба просит, а войско его кормить надо! — рассердился Есаи. — Мы все уже служим русскому царю, понимаете вы это или нет? Войско царя идет в нашу страну…

— Слава богу, что идет, все глаза извели, дожидаясь! — закричали с разных сторон.

— Хорошо, что идет, дадим все, что можем! До последнего зернышка подберем и отдадим! Только бы жить нам в братстве с русскими…

— Отдадим, отдадим! — вторила толпа.