Младший брат

Лидеры антивоенного движения открестились от нас как от слишком радикальных элементов. Один из них явился на телевидение и сказал, что всю историю с нами, скорее всего, инспирировал сам ДВБ с целью дискредитировать пацифистов.

ДВБ провел собственную пресс-конференцию и заявил, что намерен удвоить меры безопасности в Сан-Франциско. Они надыбали где-то клонер и продемонстрировали его в действии, показав, как с его помощью можно угнать автомобиль, а потом велели всем быть начеку и остерегаться молодых людей, ведущих себя подозрительно, особенно если они держат руки в карманах. И ведь не шутили.

Я закончил статью о Керуаке и взялся за сочинение о «лете любви» 1967 года, когда в Сан-Франциско съехались десятки тысяч хиппи и участников антивоенного движения. В городе имелось много посвященных этому архивов и выставок, а в Хейте располагался музей хиппи, устроенный основателями компании «Бен энд Джерри» – они и сами когда-то были активными хиппи.

Но добраться туда оказалось нелегко. К концу недели меня останавливали и обыскивали по четыре раза на день. Полицейские проверяли мои документы, дотошно расспрашивали, почему я в разгар учебного дня шляюсь по улицам, внимательно читали записку из школы о том, что я отстранен от занятий.

Я еще легко отделался. Меня не арестовали. Но многим икснеттерам повезло гораздо меньше. Каждый вечер безопасники объявляли о новых арестах «зачинщиков» и «агентов» икснета. На экранах телевизоров появлялись совершенно незнакомые мне люди, в карманах у которых были найдены клонеры радиомаячков и другие устройства. Сообщалось, что задержанные якобы начали «давать показания» об организаторах «подпольной сети икснета» и вскорости ожидаются новые аресты. Все чаще и чаще звучало имя M1k3y.

Отец был в восторге. По вечерам мы вместе смотрели новости, и он злорадствовал, а я вжимался в кресло и дрожал от страха.

– Знаешь, как они выводят на чистую воду этих мерзавцев? – говорил отец. – Я видел их методику в действии. Хватают одного-двух ребят, проверяют, с кем они переписываются и кому звонят, ищут повторяющиеся имена, а когда находят – тоже берут в оборот. Вот увидишь, постепенно они распутают эту сеть, как распускают старый свитер.

Я не стал приглашать Энджи на ужин к нам и вместо этого стал еще чаще бывать у них. Ее младшая сестренка Тина даже прозвала меня «постояльцем» и, например, говорила: «А постоялец будет с нами ужинать?» Тина мне нравилась. На уме у нее были только вечеринки да мальчики, но она была прикольная и всей душой любила Энджи. Однажды вечером, когда мы убирали посуду, она вытерла руки и небрежным тоном заявила:

– Знаешь, Маркус, ты вроде парень что надо. Моя сестра от тебя без ума, и мне ты тоже нравишься. Но вот что я тебе скажу: если ты ее обидишь, я тебя из-под земли достану и мошонку на голову натяну. Картинка будет – зашибись!

Я заверил ее, что скорее сам натяну себе мошонку на голову, чем разобью сердце Энджи, и Тина снисходительно кивнула.

– Вот и хорошо. Мы друг друга поняли.

Вечером мы с Энджи валялись на кровати и читали блоги в икснете. Примерно так проходили все наши вечера: мы лежали, целовались да лазили по сети.

– Ну и отпадная у тебя сестренка, – сказал я.

– Она уже выдала тебе свою коронную фразу про мошонку? Я ее за это прибить готова. Понимаешь, ей почему-то нравится слово «мошонка». Так что не обижайся, тут ничего личного.

Мы поцеловались и опять углубились в чтение.

– Послушай, что я нашла, – сказала она. – В выходные полиция планирует провести крупнейший скоординированный рейд по поимке, как они выражаются, диссидентов из икснета. Планируется от четырех до шести сотен арестов.

Мне стало дурно.

– Надо это прекращать, – заявил я. – Наверняка найдутся пацаны, которые нарочно пойдут глушить как можно больше, лишь бы показать, что им море по колено. Чокнутые.

– А по-моему, храбрецы, – возразила она. – Мы не должны сдаваться под нажимом. Пусть ДВБ знает, что нас не запугать.

– Что? Нет, Энджи, так нельзя. Из-за нас сотни человек будут брошены в тюрьму. Ты там не была. А я был. Это гораздо хуже, чем тебе кажется. Ты не представляешь, как там паршиво.

– У меня богатое воображение, – сухо отозвалась она.

– Прекрати, а? Хоть разок взгляни на вещи серьезно. Я не допущу, чтобы из-за меня кого-то бросили за решетку. А если допущу, значит, я тот самый подонок, каким меня считает Ван.

– Маркус, я совершенно серьезна. Думаешь, эти ребята не понимают, что могут угодить в тюрьму? Понимают, просто они убеждены, что борются за правое дело. Ты и сам так считаешь. Пойми, они знают, на что идут. И не надо решать за них, подвергать себя риску или нет.

– Я обязан их остановить, потому что они меня послушаются.

– Ты же вроде не считал себя вожаком?

– Конечно, никакой я не вожак. Но если они хотят брать с меня пример, я не могу заткнуться и молчать. Мой долг – отвести от них угрозу. Ну скажи, разве не так?

– Я могу сказать только одно: при первых признаках опасности ты решил рвать когти. По-моему, ты боишься, что тебя вычислят. Боишься не за них, а за свою шкуру.