Млечный путь № 1 2018

– Это не я говорю, так сказал врач. Тот, кто лечил Любомира. Я дождалась, когда он после смены… Неважно. Мы посидели в его машине, и он объяснил, что в бумаге описаны не диагнозы, а внешние признаки некоторых болезней, которых на самом деле не было. Ну как… Плохие кости, потому что нехватка кальция. Почему нехватка кальция? Или прогерия. У нее множество признаков, которых не было у Любомира. И все так. Вроде есть болезнь, и вроде ее нет. И диагноз они поставить не смогли. Лечили – так сказал доктор – не болезнь, а симптомы.

– Угу, – пробормотал Розенфельд. – Когда похороны?

Он подумал, что, может быть, сумеет сам взглянуть на тело. Он мало что понимал в медицине, но смог бы описать увиденное Шелдону, лучшему патологоанатому в Управлении.

– Позавчера.

– Вот как… Понятно.

– Его кремировали: он так хотел.

– Было ли сделано… – Розенфельд запнулся, но Лайза поняла.

– Нет. – Она покачала головой. – Я спросила. Врач сказал, что были сделаны все мыслимые анализы, проведены все возможные процедуры, смерть была, безусловно, естественной.

– И даже предсказанной. Ты сказала им о письме?

– Нет.

– Почему?

У нее была веская причина. Иначе она, конечно, не смогла бы промолчать. Скажет? Должна сказать. Не случайно же Лайза ждала его у витрины, смотрела в нее, будто в зеркало, видела, как он шел.

Лайза открыла сумочку, достала зеркальце, но смотреться не стала. Передумала? Нервничает? Да, но зеркальце достала не поэтому.

Розенфельд молча ждал.

– Потому что я знаю…

Пауза была очень долгой.

– Это все она! – взорвалась Лайза. Голос взлетел до крика и сразу упал до едва слышного шепота. Типичная истерическая реакция. Скажи он сейчас слово, и Лайза расплачется, рассмеется, станет искать салфетку, чтобы вытереть слезы, сотрет косметику, и продолжать разговор будет бессмысленно.

– Это она… – прошептала Лайза и почему-то ткнула пальцем в зеркальце. – Все из-за нее. Когда он с ней познакомился, у нас все стало плохо, мы расстались, он был с ней, я точно знаю, мне и видеть было незачем, я и так знала, а потом у них тоже стало плохо, он ее бросил, и тогда она это с ним сделала.

– Она?

– Магда Фирман.

Знакомое имя. У Розенфельда действительно была отвратительная память на имена и лица – если это были случайные лица и имена, из-за которых не имело смысла перегружать память. Магду Фирман он помнил. Физик, как и Смилович. Он читал несколько статей, где Фирман была соавтором. Квантовая механика. Теория струн и инфляционная космология. Серьезная женщина. Они со Смиловичем должны были хорошо понимать друг друга. Бедная Лайза, но в жизни так бывает часто.

– Она навела на него порчу!

Фраза прозвучала так неожиданно, что Розенфельд вздрогнул.

– Конечно. – Лайза коснулась пальцами его ладони, лежавшей на столе. – Ты не веришь в такие вещи. Ты ведь тоже человек верующий.

Конечно. Он верил в то, что миром управляют законы природы.

– Ты веришь в науку и не видишь ничего, что не соответствует твоим представлениям.

Розенфельд промолчал. Не имело смысла спорить. Фирман навела порчу на Смиловича. Он заболел неопределимой болезнью и умер.

– Ты не веришь, – с горечью сказала Лайза. – Я знала, что ты не поверишь. Ты…

Может, она искала слово, чтобы уколоть его больнее, не нашла и заплакала. Тихо, безнадежно.

Утешать Розенфельд не умел, что сказать – не представлял. Сидел и ждал. Когда Лайза перестанет плакать, она, наконец, скажет, почему ждала его у витрины, чего она от него хочет. Впрочем, он это и так знал.

– Других вариантов просто нет, – убежденно сказала Лайза. – Они поссорились. Он ее бросил и хотел вернуться ко мне. Через несколько дней он заболел.

После этого – не значит вследствие этого. Розенфельд не стал произносить вслух банальность, которую Лайза и сама знала.

– Никто не смог поставить диагноз, а симптомов было столько, что хватило бы на десяток редких болезней.

Веский аргумент, да.

– Она назвала Любомиру день, час и минуту смерти! Кто, кроме нее? Она знала, потому что это ее работа, а он знать не мог. Откуда?

Это действительно серьезно. В отличие от женской веры в сглаз, порчу и телепатию.

– Она его убила, и это так же очевидно, как то, что ты в это не веришь. Я хочу, чтобы ты расследовал это преступление. Убийство не должно остаться безнаказанным.

О, Господи… Сколько раз Лайза повторяла эту фразу, добиваясь, чтобы она звучала естественно, а не как в голливудской мелодраме?

– Я эксперт по научно-техническим проблемам, – попытался объяснить Розенфельд, понимая, что Лайза воспримет его слова как беспричинный отказ. – Даже если бы я захотел, вести расследование не в моей компетенции.

Вот и он заговорил дежурными формальными фразами.

– И я не специалист в медицине, – продолжал Розенфельд. – Придется обратиться к…