"Млечный Путь, Xxi век", No 1 (38), 2022

Речь её отличалась необыкновенно симметричным ритмическим рисунком, с завораживающими вариациями скоростного режима и логики.

- Бабушка, я не понимаю, - шептал я.

- Я тебя умоляю! Кто, если не ты, понимает здесь хоть что-нибудь? Только не ври мне, что разум таки затих в моих объятьях. Ты, моя красота! - Бабушка тискала, прижимала меня к себе, ворошила волосы и целовала в макушку.

- Бабушка, я не вру, - освобождаясь из её цепких объятий, пищал я.

- И шо, ни разу? - она отстраняла мою голову, держа в ладонях, и принималась разглядывать лицо с такой любовью и нежностью, что я подрался бы с кем угодно, доказывая, что она - живая.

- Ни разу, - расплывался я в улыбке.

- О то ж! Ты преувеличивал, фантазировал и притворялся, но не врал никогда, шоб ты мине был здоров!

Воспитываемый так необычно, я рос на удивление тихим и послушным ребёнком. К пяти годам она раздобыла для меня скрипку. Никто! Понимаете, никто уже не умел играть на этом древнем инструменте.

- Слушай сюда, мой мальчик. Как она плачет, как плачет! Все слёзы спиленных старых кедров и уснувших последним сном евреев сливаются в едином вздохе. Как стонет её душа и дрожит голос... слушай...

- Какой-то странный звук у этой конструкции. Между прочим, я не знаю ни евреев, ни кедров, - признался я, рассматривая необычный инструмент.

- Золотко, не шути так! Просто слушайся бабушку и привыкай, что ты музыкант.

- Я думаю... - Попытка возразить была молниеносно купирована:

- Ой, Валик, бабушка знает кто ты, и ей не нужно знать, что ты по этому поводу думаешь.

Какой программный сбой сотворил это чудо, воспитавшее меня, не знаю, но став взрослым и самостоятельным членом межгалактического сообщества, нередко мысленно произношу благодарственные молитвы создателю моей ИМЭП - моей бабушки. Даже вспоминаю её по ночам. Кстати, я осознанно не делаю вакцинацию против бессонницы. Это она научила меня не спать, если не хочется - всегда стоит услышать себя, уважить нервы и заняться тем, что разгоняет сон. "Уж если захотелось не делать ночь, таки кто может помешать?" - так она говорила. И вот бессонными ночами я предаюсь воспоминаньям.

Помять подсовывает случаи из жизни. Я фокусирую на ушедших событиях свою тонкую сеть системы ощущений и заново проживаю убежавшие мгновенья.

Вот мы идём на кулинарный урок, где впервые я узнаю о пирожках, которые бабушка настырно именует пончиками. Она держит меня тёплой, мягкой и сильной рукой. Я чувствую нестерпимый жар в ладошке и совершаю непозволительное - снимаю перчатку. Бабушка незаметно прикрывает мою незащищённую руку плащом и улыбается. А когда мы проходим мимо огромных жёлто-голубых цветов с бархатистыми слегка вибрирующими бутонами, она предлагает мне потрогать лист. Я останавливаюсь и аккуратно пальчиками прикасаюсь к живому, трепетному цветку, а бабушка, делая вид, что поправляет мой костюм, маскирует собою моё мелкое нарушение дисциплинарно-правовых норм. Я знаю, что оголённой кожей прикасаться к живому нельзя, но бабушка шепчет:

- Познавай и чувствуй.

И я, заглушая страх, чувствую и познаю изо всех сил.

- Он меня не укусит? - не умея сдержать восторг прикосновения, смеясь, спрашиваю я.

- Тише, мальчик мой, тише! Это мир, - бабушка обнимает и несильно подталкивает меня в сторону от великолепного цветка.

В шесть лет все люди казались мне одинаково взрослыми. И воспитательница поведенческих дисциплин тоже. Хотя была она совсем юной особой, от чего и не вызывала у бабушки доверия. Забирая меня из класса, она неизменно справлялась о прошедших занятиях у программного наблюдателя, у "этой девицы", у других детей и, наконец, у меня. После долгих расспросов бабушка редко оставалась довольна. Она с необыкновенным постоянством поучала молодую воспитательницу, после чего та редко и злобно смотрела в мою сторону.

Однажды вечером бабушка заглянула в группу, где мирно играли дети, и удивлённо вскрикнула:

- Ирина Григорьевна, уважаемая, где наш мальчик? Валик, Валик!

- Не пульсируйте. Сейчас его найдём.

- Что значит найдём? Вы что тут делаете? Голограммки разглядываете, когда надо с детьми заниматься! - быстро, с напором в голосе произнесла бабушка.

Она решительно прошла через всю комнату, заглянула в личностные пеналы, за угол пульта, под стол и через щель приоткрытой в туалет двери заметила меня. Я скромно и уже довольно давно, сидел на горшке. Сосуд прилип к моему заду и не давал встать на ноги. Обречённо и молча, я ждал помощи взрослых. Дождался. Высвобождая меня от конфузного плена, бабушка не ругалась. Она пыхтела и горячими ладошками трогала мою кожу, онемевшую от долгого сидения.

Потом спросила почти шепотом:

- Больно?

- Не знаю, - ответил я откровенно и почему-то заплакал.

Мои слёзы придали бабушке воинственности.