Мне есть что вам сказать

Клянусь, есть что-то нарочитое в том, как развязан шнурок на обшарпанном коричневом ботинке; как раскованно его тело; в частом смехе на его веселом лице. А когда он исчезает в прихожей, чтобы причесать волосы, перед тем как сфотографироваться, это, вероятно, признак внутреннего самообладания, которое сделало его самым долговременным из всех современных политиков.

Постоянные читатели политического справочника Wisden[288] знают, что казначейство – это седьмое министерство Кена Кларка. Вместе с Малколмом Рифкиндом[289] и Линдой Чокер[290] он входит в группу министров с самым долгим сроком непрерывной службы после Ллойд Джорджа. А в британской политике за счет одной бестактности не выживешь. Он – слон в посудной лавке. Но слон, который довольно бережно относится к посуде.

«Вы же не будете спрашивать о Европе, – говорит он с притворным благоговейным ужасом. – Люди просто одержимы этой темой», – жалуется он. Мы оба хихикаем. Конечно, я задам ему вопросы о Европе. Но для начала: как он предлагает спасти следующие выборы?

Гарантирует ли он снижение налогов в следующем бюджете, если таковое будет предусмотрено? Кларк начинает топить оппонента, повторяя слово, которое, кажется, ему особенно нравится.

– Я, я, я прошлой осенью по этому вопросу разошелся во мнениях с консервативной прессой или с теми, кто когда-то представлял консервативную прессу. Не думаю, что успехи правительства всецело зависят от снижения чрезмерных налогов для населения.

– Я считаю, что предлагать снижение налогов только с целью подкупа избирателей – значит недооценивать интеллект электората. На самом деле избиратели довольно цинично относятся к нам. И они не хотят, чтобы правительство вело себя так, словно значительное снижение налогов перед выборами дает ему право быть переизбранным на следующий срок.

– Я хочу предложить общественности такую перспективу, чтобы любое уже достигнутое снижение налогов сохранилось. А если нас переизберут, то, возможно, будут снижены и другие налоги.

– Что вы имеете в виду под подкупом? – с деланным возмущением спрашиваю я. – Это ведь наши деньги, разве нет?

– Это наши деньги, наши деньги. Верно. Правительство должно ограничить объем расходования народных денег. Но сначала должен быть контроль над правительством, а потом можно снижать налоги.

Да, но вы же не управленец в стиле мачо, чтобы так урезать бюджет? Джон Мейджор и Уильям Уолдгрейв, главный секретарь министерства финансов, кажется, полагают, что государственные расходы можно снизить до 35 % от ВВП. Но позже сообщили, что Кларк считает: 40 % – это минимум для цивилизованного общества.

«Бросьте, – говорит Кларк. – Во-первых, именно я установил планку в 40 %. Я провел три этапа сокращения государственных расходов, самых значительных, полагаю, со времен войны, и довел их до 42 %. И все еще снижаем. Лично я не считаю себя последним из великих мотов», – кряканье, кряканье, кудахтанье. Я пытаюсь перевести разговор с этим тори «единой нации»[291] на другую тему. «Какая, – спрашиваю я, – разница между вами и Тони Блэром?»

«Между мной и Тони Блэром?» – Он откидывается назад. Кларк думает, что он понял смысл интервью. Я собираюсь выставить его левым.

«Во-первых, мои инстинкты относительно рыночной экономики; относительно отмены государственного регулирования; относительно гибкого рынка труда; относительно противодействия влиянию лобби крупных предпринимателей всегда заметно выделяли меня среди всех членов Лейбористской партии».

«Если он – тори “единой нации”, то я – дядя обезьяны».

По словам Кларка, Блэра никогда особо не волновали законные права медсестер, полиции, докторов, учителей. Кларк гордится реформой государственной службы здравоохранения и приписывает свой успех «твердым убеждениям и, ха, ха, ха, вероятно, излишней самоуверенности». Про самоуверенность – это точно. Но откуда она?

«Моя самоуверенность? Полагаю, она возникла в силу того, что я уже давно занимаюсь этими вопросами, меняю должности и учусь на ошибках других».

Кен Кларк родился в 1940 году в Ноттингеме. Его отец был электриком в шахте. Дед – коммунистом.

«У него, моего деда по матери, был сложный характер. Прекрасный человек, коммунист, почти марксист, который попался на удочку дядюшки Джо Сталина[292]».

«Единственной газетой в доме была Morning Star. По его словам, верить можно было только ей».

А его воспитание повлияло на его левые настроения? «Да, но только в школе. Когда я пошел в университет, я вступил во все политические партии, потому что так делали все. Я не знал тогда, к какой политической партии я склоняюсь больше».

Мафию тори в Кембридже, членом которой стал Кларк, характеризовали скорее амбиции, чем рвение правого толка. Но он был по-своему реакционером. Например, он голосовал против вступления женщин в студенческий клуб, президентом которого был. «Сейчас я думаю, это была ошибка, – говорит Кларк. – Если бы клуб Garrick провел теперь голосование по поводу приема женщин, я бы проголосовал за».