Мне нравится, что Вы больны не мной…

4

Удар, заглушенный годами забвенья,Годами незнанья.Удар, доходящий – как женское пенье,Как конское ржанье,Как страстное пенье сквозь ‹косное› зданьеУдар – доходящий.Удар, заглушенный забвенья, незнаньяБеззвучною чащей.Грех памяти нашей – безгласой, безгубой,

Безмясой, безносой!Всех дней друг без друга, ночей друг без другаЗемлею наноснойУдар – заглушённый, замшённый – как тиной.Так плющ сердцевинуСъедает и жизнь превращает в руину…– Как нож сквозь перину!…Оконною ватой, набившейся в уши,И той, заоконной:Снегами – годами – ‹пудами› бездушьяУдар – заглушенный…

А что если вдруг…………………………….А что если вдругА что если – вспомню?‹Начало января 1935›

5

Оползающая глыба –Из последних сил спасибо– Рвущееся – умолчу –Дуба юному плечу.

Издыхающая рыба,Из последних сил спасибоБлизящемуся – прости!Силящемуся спастиВалу первому прилива.Иссыхающая нива –Божескому, нелюдску́Бури чудному персту.Как добры – в час без спасенья –Силы первые – к последним!Пока рот не пересох –

Спаси – боги! Спаси – Бог!Лето 1928

О книге Н. П. Гронского «Стихи и поэмы»

Девятый год стоит РоссияМоей заморскою страной…Н. П. Г.

Мне кажется, что спор о том, может ли быть эмигрантская молодая литература или не может быть, на этот раз сам собой разрешен в недавно вышедшей книге покойного молодого поэта Н. П. Гронского.

Книга открывается словами: «Помню Россию – так мало, помню Россию – всегда»… Это сразу дает нам и возраст, и духовную особь пишущего. Мало помнят, но все же помнят – десяти лет расставшиеся помнят свою страну – изгнанники, всегда помнят – рожденные поэты. Книга открывается – формулой, ибо короче и полнее о себе и о России человек его поколения сказать не может. Эта цитата, по недостатку места, останется единственной. Пусть читатель, до прочтения книги, поверит на слово, что она редкостной словесной силы. Поэтически – первокачественная.

Читаем названия: Иоанн Безземельный – Римляне – Карл XII – Эней – Роланд – Наполеон – перед нами школьные годы, т. е. школьные герои поэта. Первый вывод: не зря ходил в школу. Дальше героика недавних времен, поэма Миноносец, трагическая героика не взятых на английский миноносец добровольцев (по страсти, с какой написано, ясно, что в основе – живое происшествие). Листаем дальше: – Из первой книги Царств – Россия – Август – Римские дороги – Савойя – Моисей – Дракон, – по названиям одним ясно: юноша читает, ходит, глядит, думает – и, наконец, альпийская поэма Белла Донна, лучшая вещь в книге и во всей поэзии эмиграции. К этой поэме отношу читателя, как к сердцевине книги и поэта и самой лирической поэзии. Дальше: Валгалла – дальше прекрасная поэма Авиатор, как все поэмы Гронского взятая из жизни, – поэма Финляндия (родина поэта), – Михаил Черниговский и Александр Невский, – драматические сцены Спиноза – и последнее в книге и в его молодой жизни – Повесть о Сергии Радонежском, о медведе его Аркуде и о битве Куликовской. Книга, начатая Россией, Россией кончается. Россией кончается и его жизнь.

Где же, господа, неизбежное эмигрантское убожество тем, трагическая эмигрантская беспочвенность? Все здесь – почва: благоприобретенная, пешком исхоженная почва Савойи, почва медонских римских дорог, и в крови живущая отечественная почва тверской земли, и родная, финляндская, и библейская – Сиона и Синая, и небесная, наконец – Валгаллы и авионов.

Перед вами, молодые поэты, юноша – ваш сверстник, ваш школьный товарищ, с вашими же источниками питания: собственной ранней памяти, живого изустного сказа, огромного мирового города, природы, которая везде и всегда, и наиживейшим из всех источников, без которого все остальные – сушь: самой лирической жилой. Так почему же у вас в стихах метро и бистро, а у него Валгалла – и Авиаторы – и Спиноза? Вы жили в одном Париже. И Париж ни при чем.