Мне нравится, что Вы больны не мной…

Верней, Гронскому Париж много дал, потому что Гронский много сумел взять: Национальную библиотеку и Тургеневскую библиотеку, старые соборы и славные площади, и, что несравненно важнее, не только взять сумел, но отстоять сумел: свой образ, свое юношеское достоинство, свою страсть к высотам, свои русские истоки и, во всем его богатстве, мощи и молодости – свой язык. Взяв у одного Парижа – все, не отдал другому Парижу – ничего.

– «Но это одиночный случай…» Вся лирическая поэзия – одиночный – и даже какой одинокий! – случай. Непрерывная вереница таких одиночных случаев и есть лирическая поэзия. Но если допустить, что есть поэзия не лирическая – гражданская, скажем, эпическая – что́ мешает молодым эмигрантским поэтам соприсутствовать – издалека – событиям своей родины? Челюскин был на весь мир и для всего мира, и место действия его, Арктика, равно – отдалено от всех жилых мест. – «О Русь, вижу тебя из моего прекрасного далёка!» Но если наше далёко нам кажется не-прекрасным, если у нас на него нет глаз, можно ведь и: «О Русь, вижу тебя в твоем прекрасном далёке», распространяя это далёко и на прошлое, и на настоящее, и на будущее. Поэт никогда не жил подножным кормом времени и места, и если Пушкина, к нашей великой, кровной обиде, так и не выпустили за границу, это не помешало ему дать невиденный им Запад – лучше видевших. Ведь если допустить, что поэт может питаться только от данного места – своей страны, то неизбежно придется ограничить это его питание и современным ему временем. Тогда, сам собой вывод: Пушкин в Испании не был и в средние века не жил, – стало быть Каменного Гостя написать не мог.

А мечта – на что? А тоска – на что?

Нет, господа, оставим время и место писателям-бытовикам (поэтов-бытовиков – нет), а сами, поскольку мы поэты, будем поступать как молодой Гронский:

Я – вселенной гость,Мне повсюду пир,И мне дан в удел –Весь подлунный мир!

И не только подлунный!

‹1936›

Б. Л. Пастернаку

(1890–1960)

Провода

Des Herrens Woge schäumte nicht so schön empor, und würde Geist, wenn nicht der alte stumme Fels, das Schicksal ihr entgegenstände[42].

1

Вереницею певчих свай,Подпирающих Эмпиреи,Посылаю тебе свой пайПраха дольнего.

    По аллееВздохов – проволокой к столбу –Телеграфное: лю-ю-блю…Умоляю… (печатный бланкНе вместит! Проводами проще!)Это – сваи, на них АтлантОпустил скаковую площадьНебожителей…    Вдоль свайТелеграфное: про-о-щай…

Слышишь? Это последний срывГлотки сорванной: про-о-стите…Это – снасти над морем нив,Атлантический путь тихий:Выше, выше – и сли-лисьВ Ариаднино: ве-ер-нись,Обернись!.. Даровых больницЗаунывное: не выйду!Это – про́водами стальныхПроводов – голоса Аида

Удаляющиеся… ДальЗаклинающее: жа-ль…Пожалейте! (В сем хоре – сейРазличаешь?) В предсмертном крикеУпирающихся страстей –Дуновение Эвридики:Через насыпи – и – рвыЭвридикино: у-у-вы,Не у –17 марта 1923