Мне скучно без Довлатова

Я видел сотни этих фотографийв альбомах частных или в госархивах,для кинофильмов их перебирая.Там были и шикарные — от Буллы,от Оцупа, от москвича Паоло,а были жалкие любительские фото,на лейках, кодаках и фотокорахкогда-то где-то снятые. Я свойнесвежий хлеб имел в киноискусственаучно-популярном, для чегоэкранизировал литературу.Я сочинил сценарии такие:Куприн, Чуковский, Лермонтов,Чадаев, Валерий Брюсов, Пушкинкак создатель «Онегина», конечно,Маяковский, «Поэты на войне»,«Поэзия в двадцатые», — и воттеперь писал сценарий «Клим Поленов».Всегда работа начиналась с фото,фотографироваться все тогда любили,но русские писатели особо

(читай у Бунина об этом),А поэты особо средь писателей.О, Боже, что только видел я:Блок на балконе, темный, загорелый,с открытым воротом и Люба рядом,Есенин и Дункан на пляже в Биаррице,в руках бокалы, пестрые пижамы,плетеная кабинка, словом — «люкс»,вот Маяковский с Лилей в зоопаркеберлинском, Пастернак окучиваетгрядки с огурцами, Ахматована неизвестном камне гимнастикупроделывает,поэт Бальмонт у Эйфелевой башни.А вот они — советские поэты:Багрицкий смотрит в микроскоп,Сельвинский у нарт натягиваетпостромки (челюскинский поход),вот на диване в Чистополе трое —Асеев, Пастернак, Сельвинский в портупее, —когда б на фото появлялись духи, ядумаю, Цветаевой пятно осталось бы

на этом негативе. Вернемсявсе-таки туда к своим двадцатым,к своим тридцатым. Боже, Боже мой —какие плечи, лацканы, улыбки!В Париже группа — шестеро поэтов,и рядом два посла. А вот онив кавалерийских галифе и крагах, вотв гимнастерках, в пряжках и ремнях,и на них висят кобуры, а такжехолодное оружие. Они в песках Туркмении,на пляжах Черноморья, на пленумах,на съездах, на банкетах — все, все останетсявекам и даже фотография с билета сезонногопоэта Мандельштама на электричку,год тридцать шестой…Поленов мой был рекордсмен по фото.Работа шла успешно. Кое-чтоя присмотрел и в собственном архиве.Я вырастал в забавнейшее время —умер Сталин! Дверь приоткрылась,мы вошли — пустыня! Вернее —

русская затоптанная пустошьлежала перед нами. Вот обрубок,обломок, щепка, ржавое болотоприпахивало трупами, поди-каразберись. И что же, пришлось намразобраться. Все одним, почтибез консультантов. Какие консультанты?Глушь, туман. Кое-что, конечно, попадалось.Кое-как во тьме энциклопедий, примечанийк другим энциклопедиям, куски в журналах,строчки из статей погромных (это, впрочем,один из самых верных нитей). Наконец,пошли и сами книги! Помню, помню,как я обшаривал шкапы и сундуки,поездки к барахолке на Обводный,забытые библиотеки (ибо библиотекивысшего калибра очистили от книжекпрежде нас в масштабе государственном).Я до сих пор немею, принимая в рукилегчайшие бумажные изделья, первоизданиядесятых и двадцатых. Боже мой,не будь я идиотом, что за суммы

нажить я мог на этих книгах,в одном укромном месте я нашелПоленова штук восемь первых книжек.Поленов был поэтом талантливым,случалось — гениальным(коль гениальность бычий есть напор),везде на форзацах, на титулах, обложкахкрасуется его чеканный профилькак некий знак масонский.Поленов был неслыханно красив.Актер в каком-нибудь забытом фильмеХанжонкова, а может, Фрица Ланга,когда б задумали они поставить «Илиаду»иль что-то римское, — так вот актер,игравший Ахиллеса, а может, Ромула,а может, Сципиона. Таким вот поразительнымлицом отмечен был Поленов. Лоб и носодною Апеллесовой чертой, а профильимператорской монетой. Держалось этодо военных лет. Через двадцатыепрошел Поленов в первых, в тридцатыхпросто первым стал, поскольку в это времяиные перешли на перековку, а кой-кого