Мнимая смерть

Кабинет Фолдвика на втором этаже найти оказалось несложно. Хеннинг стучится. Никто не отвечает. Он еще раз стучит и смотрит на часы. Без одной минуты десять. Стучит еще раз и дергает за ручку. Дверь заперта.

Он оглядывается по сторонам. В этот момент на этаже никого нет. В коридор выходят двери. Целая куча дверей. На большинстве из них висят таблички «Операторская» или «Репетиционная». Он видит черный занавес и афишу фильма «К Элизе».

Он разворачивается, чтобы уйти, но вдруг слышит шаги на лестнице. Из-за угла появляется человек, направляющийся в его сторону. Ингве Фолдвик в жизни выглядит точно так же, как и на фотографии. Тот же косой пробор. И снова у Хеннинга появляется чувство, что он уже видел этого мужчину раньше, но не может вспомнить где.

Двигаясь на встречу Фолдвику, он старается не думать об этом. Фолдвик протягивает ему руку.

— Вы, наверное, Хеннинг Юль.

Он кивает.

— Ингве Фолдвик. Очень приятно.

Хеннинг снова кивает. Иногда, встречаясь с человеком, с которым он никогда раньше не разговаривал, он поражается его манере говорить, фразам, которыми тот сыплет. Например, когда человек произносит свои имя и фамилию и после этого добавляет: «Очень приятно». Обычное дело. Но зачем говорить, что тебе приятно, прежде чем ты убедишься, что тебе действительно приятно? Ведь сам факт существования Хеннинга не может автоматически быть приятным?

Нора, когда ей от него что-то было надо, обычно говорила: «Привет, это Нора звонит». И Хеннинг раздражался каждый раз, хотя никогда ей об этом не говорил. Но, если он стоит с телефоном, поднесенным к уху, и разговаривает с ней, разве не очевидно, что он знает, кто ему позвонил?

Фразы, думает он. Мы окружаем себя фразами, не задумываясь об их истинном значении, о том, насколько мало в них может быть заключено смысла и сколько лишних слов мы произносим. Естественно, он надеется, что встреча с Ингве Фолдвиком будет приятной, но, строго говоря, он здесь не по этой причине.

— Надеюсь, вы недолго ждали, — произносит Фолдвик приятным голосом.

— Только что пришел, — отвечает Хеннинг, заходя следом за ним внутрь. Кабинет Фолдвика небольшой. Огромный монитор, два телевизионных экрана меньших размеров на стене, два стула, рабочий стол и множество киноафиш. На книжных полках — энциклопедии и биографии, имеющие то или иное отношение к кино, определяет Хеннинг, бросив быстрый взгляд. Он замечает, что у Фолдвика имеется сценарий «Криминального чтива» в виде книги. Фолдвик садится на стул в дальнем конце кабинета и предлагает Хеннингу занять второй стул. Фолдвик подкатывается к окну и открывает его.

— Ох, душновато здесь, — говорит он. Хеннингу видна парковка. Взгляд его останавливается на машине, стоящей на светофоре на перекрестке улиц и Рус Фреденсборгвейен тедсгате в ожидании зеленого света. Это серебристый «мерседес». Серебристый «мерседес» — такси. Даже с такого большого расстояния ему удается разглядеть двух мужчин на передних сиденьях. На этот раз он даже различает бортовой номер такси, прикрепленный к крыше машины.

А2052.

Он решает пробить этот номер, как только предоставится первая возможность.

— Итак, чем я могу вам помочь? — спрашивает Фолдвик. Хеннинг достает диктофон и демонстрирует его Фолдвику. Тот согласно кивает.

— Хенриэтте Хагерюп, — говорит Хеннинг.

— Ну, это я понял.

Фолдвик улыбается. Ему все еще приятно.

— Что вы можете рассказать мне о ней?

Фолдвик делает глубокий вдох и открывает архив своей памяти. Ему становится грустно, он качает головой.

— Это…

Снова качает. Хеннинг дает ему время докачать.

— Хенриэтте была необычайно талантлива. У нее было легкое перо и острый ум. У меня много студентов, но мне кажется, ни один из них не обладает большим потенциалом, чем она.

— Поясните.

— Она абсолютно ничего не боялась. С удовольствием устраивала провокации, и это у нее получалось, но я говорю о провокациях со смыслом, если вы понимаете.

Хеннинг кивает.

— Ее любили другие студенты?

— О да! Хенриэтте очень любили.

— Она была общительной, открытой?

— В высшей степени. Думаю, она ни разу не отказалась от приглашения на вечеринку.

— В этом колледже хорошая обстановка?

— Да, очень. Очень сплоченный коллектив, как мне кажется. Группа, в которой училась Хенриэтте, тоже была на удивление спаянной. Одна из вещей, которым мы здесь учим, — это то, что в творческом процессе допустимо все. Полная свобода, никаких препятствий, способность давить на газ. Ты не сможешь давить на газ, если будешь бояться того, что другие могут о тебе подумать. Это альфа и омега творческого процесса. Никакой стеснительности.

Еще немного, и Хеннинг захочет сам поступить в этот колледж, но он быстро возвращается к реальности.

— То есть, иными словами, здесь не существует зависти?

— Мне, во всяком случае, о ней ничего не известно. Мы, преподаватели, осведомлены не обо всем, — произносит он со смехом. И вдруг до Фолдвика доходит, о чем его на самом деле спросил Хеннинг.

— Вы думаете, это может быть как-то связано с убийством? — спрашивает он. — Зависть?

— В настоящий момент я ни о чем не думаю.