Мнимые величины

- А такое, что это даже удивительно! Что же, хочу я знать, что в мозгу и в понимании этого паренька, если он совсем искренно восхищается? Месяца два, а то и три, поди, ждал, пока в универмаг ботинки доставили, сотни раз бегал справляться, привезли ли их, все боялся, что прозевает и упустит, потом в четыре часа ночи в очередь стал, часов десять в ней простоял, и... "совсем легко"! И вместо Torot чтобы от злобы матом всех крыть, что вот, мол, сколько труда надо положить, чтобы такую ерундовую вещь сделать, паршивые ботинки себе купить, он совершенно искренно в восторг приходит: "Совсем легко!" А? Еще, чего доброго, кричать начнет: "Спасибо товарищу Сталину за легкую жизнь!" Начнет ведь? А? Начнет? - со внезапным напором несколько раз спросил Семенов.

- А почему же нет? - резонно рассудила Софья Дмитриевна. - Очень даже просто, что и кричать начнет. Если из человека одно понимание вынули, а совсем другое в него вложили, так он по-другому и понимает.

Софья Дмитриевна, кажется, хотела что-то еще добавить, но вдруг насторожилась и прислушалась. Семенов тоже поднял голову, хотя и не знал, к чему прислушивается она. А Софья Дмитриевна как-то очень мило подмигнула ему ("Сейчас обрадую!") и, по-старушечьи быстро, пошла к двери, шаркая по полу стоптанными шлепанцами. Приоткрыла дверь и заглянула в коридор.

- Пришла, кажись! - заговорщицким шепотком шепнула она и повернулась к Семенову. - Дверь-то эта в их комнату хлопнула.

Семенов встал со стула.

- Евлалия Григорьевна?

- Не заметила... Или она, или Григорий Михайлович. Да, должно быть, что она, ей уж время вернуться. Вот я сейчас посмотрю.

- Нет, уж я сам! - двинулся с места Семенов.

- Ну, сами так сами... Вот это ихняя дверь: третья налево.

- Я знаю. Ну, до свиданья. Софья Дмитриевна, кажись? - своей улыбкой улыбнулся Семенов.

- Софья Дмитриевна! - словно чем-то хвастаясь, сказала та. - Софья Дмитриевна Дивилькова. Будем знакомы, коли довелось уж... А вы, я так понимаю, товарищ Семенов будете?

- Он самый! И... и...

Он, кажется, хотел еще что-то сказать, но оборвал и даже отчего-то нахмурился на секунду. Возможно, что он и не знал, что именно он хотел сказать, а потому и нахмурился.

Он вышел в коридор, подошел к двери и стукнул. И тотчас же, не дожидаясь ответа, вошел, готовясь увидеть Евлалию Григорьевну. Но ее не было: у окна стоял Григорий Михайлович. Увидев Семенова, он весь расплылся в улыбке и, словно и вправду радуясь его приходу, пошел навстречу.

- Очень приятно! Оч-чень приятно! - еще на ходу сказал он, протягивая руку. - А мы с Лалой даже еще сегодня вспоминали вас. Ее, к сожалению, нет сейчас дома, но...

Он с изящным вывертом ловко пододвинул стул и, сияя улыбкой, заколыхался.

- Да нет! - нахмурился Семенов. - Коли нет дома, так я уйду.

- Помилуйте! Она с минуты на минуту придет! - взмолился Григорий Михайлович, хотя он совсем не знал, куда пошла Евлалия Григорьевна и когда она вернется. - А работа ваша уже готова! - сладко добавил он, расплываясь в улыбке, в которой видна была неприкрытая угодливость. - День и ночь, можно сказать, мы с дочерью работали, лишь бы не запоздать, и... Вот даже немного до срока, как видите! - не снимая с лица улыбки, поклонился он.

- А вы... что же? Вы тоже работали? - немного неприязненно спросил Семенов и сел на стул.

- Ну, я... - скромно потупился Григорий Михайлович, тоже садясь, но садясь как-то осторожно. - Помогал ей, чем мог... - неопределенно пояснил он, не зная, чем он мог помочь. - Помогал ей и... диктовал, знаете ли! - вспомнил он, что Евлалия Григорьевна несколько раз намекала ему, что под диктовку писать легче и быстрее.

Семенов смотрел куда-то в сторону, но время от времени вскидывал глаза и мимолетно, но очень пытливо вглядывался в Григория Михайловича, как вглядывался в него при первой встрече с ним. И видно было, что ему что-то неприятно.

- Я бы, конечно, отдал вам вашу работу, но, к сожалению, совсем не знаю, куда Лала положила ее! - сказал Григорий Михайлович, хитро догадываясь, что Семенову надо дать предлог повидаться с Евлалией Григорьевной. - Она сейчас придет и... и сама вам даст ее. Ей, знаете ли, будет даже приятнее самой отдать вам! - с намекающей многозначительностью улыбнулся он, давая понять, что у него есть сладкая, невысказываемая мысль. - Она так благодарна вам за помощь, что, право, и сказать трудно. В наше время редко встречается отзывчивое отношение к людям, а поэтому...

- Какое ж такое наше время? - пытливо спросил Семенов. Григорий Михайлович смутился и спохватился.

- Нет, нет! - быстро стал поправляться он. - Я ведь в каком смысле? Я ведь в том смысле, что наше время деловое, рабочее, время великого строительства сталинских пятилеток, так тут уж не до отзывчивости. Тут надо выполнять и перевыполнять планы грандиозных задач, а не душевной лирике предаваться! вывернулся он и очень приятно осклабился. - Сталинская эпоха! - чуть ли не восторженно добавил он и зачем-то слегка поднял руку кверху.

- Вы что же: партиец? - издеваясь и поддразнивая спросил Семенов.