Мнимые величины

Семенов пристально посмотрел на нее, вздохнул и покачал головой.

- И как это вы до сих пор живы, если вы такая! - упрекнул он. - Зубатой надо быть, надо нигде своего не упускать, а вы... Вот уж подлинно: голубенькая! - усмехнулся он и посмотрел по-новому, приветливо.

Евлалия Григорьевна никак не ожидала этого "голубенькая" и сразу же вся вспыхнула. Она жалостливо посмотрела на Семенова, словно умоляя его не говорить этого слова, и губы у нее слегка задрожали.

- Почему вы... голубенькая? - невнятно спросила она.

- А это вас та чудесная старушка так называет! - кивнул в сторону Семенов. - Софья Дмитриевна ваша. А мне и понравилось: уж подлинно - голубенькая! Ну, да не в этом суть, а пишите вот расписку: получила, дескать, за перепечатку рукописи... Как она называется? Получила восемьсот тридцать четыре рубля, а за бумагу и копирку шестьдесят шесть рублей. Всего - девятьсот.

- Как так шестьдесят шесть? - испугалась Евлалия Григорьевна. - Рублей двадцать - тридцать, не больше!

- Пишите! - с ласковой строгостью приказал ей Семенов.

Он вынул из бумажника деньги, отсчитал и положил на стол. Потом достал из портфеля еще одну рукопись и, держа ее в руках, спросил:

- А эту не перепишете? Тут, правда, меньше, страниц двести, но ведь это не последняя. Такого добра сколько хотите, хоть бюро переписки открывайте!

- Я... - откровенно обрадовалась Евлалия Григорьевна. - Я, конечно, с удовольствием, но... но только я теперь не могу так скоро; мне теперь опять надо будет на службу ходить, и времени у меня будет уже меньше. И большое вам спасибо, Павел Петрович, но только...

- Что еще за "только"?

- Ведь это очень дорого, по два рубля. Я могу и дешевле! Семенов опять покачал головой: укоризненно, но ласково.

- Эх вы, голубенькая! - и усмехнулся, и упрекнул он. - Этак вы мне всю коммерцию испортите, чего доброго! Я там хотел торговаться за вас, чтобы они вам по два с полтиной платили, а вы - дешевле! Дают, так бери, а бьют, так беги! - почти дружески подмигнул он. - А папаши-то дома нет, что ли? - резко переменил он разговор.

- Да, он ушел. У него...

- Какой он у вас...

- Какой? - сразу насторожилась Евлалия Григорьевна.

- А сынишка где же? - не ответил на ее вопрос Семенов.

- Он у Софьи Дмитриевны. Он уж так к ней привык, что от меня даже отвыкать стал. Я вот эти две недели все время дома сидела, потому что...

- Знаю. Чубук вам командировку дал.

- Знаете?

Евлалия Григорьевна насторожилась: ей показалось странным и неприятным то, что Семенов знает о ее "командировке". Почему-то получалось так, будто он к этой командировке причастен, чуть ли не сам ее добился. И она вспомнила, что у Чубука была острая лукавинка в глазах, когда он спрашивал ее о Семенове.

- Так, стало быть, сынишка у Софьи Дмитриевны? - опять увильнул от ответа Семенов. - Она у вас старушка славная... тепленькая!

- Она очень славная! - горячо подхватила Евлалия Григорьевна. - Она очень душевная и приветливая такая!

- Да, тепленькая... - повторил Семенов и вздохнул. - Бедует?

- Как... бедует?

- Бедно живет?

- Да, очень бедно.

Семенов поджал углы рта, и что-то нехорошее, почти злое пробежало в глазах,

- Как же это так - "очень бедно"? - чуть ли не вызывающе спросил он. - У нас - рост благосостояния трудящихся, у нас - зажиточная жизнь трудящихся, а вы - "бедно живет"! Мы же социализм построили и к коммунизму идем... Разве ж при социализме могут быть бедняки? - странным тоном, издеваясь над чем-то, спросил он.

- Я не знаю... - немного растерялась Евлалия Григорьевна, слыша его тон, но не понимая его. - При социализме, конечно... Но она очень бедно живет, очень! - убедительно добавила она и так же убедительно посмотрела прямо в глаза.

И ее ответ еще больше подмыл Семенова. Желваки под скулами разволновались и заходили.

- Что ж не помогаете? - несдержанно, с издевающимся вызовом бросил он и весь напрягся.

- Я... Мне не из чего было! - мучительно потупилась Евлалия Григорьевна, теряясь от его тона. - А теперь я... Эти деньги вот... Ведь Софья Дмитриевна мне все время помогала, она ведь за Шуриком смотрит, и я...

- Поможете теперь, стало быть?

- Обязательно! - с радостной искренностью сказала Евлалия Григорьевна.

- Это хорошо, что поможете! Надо, надо помочь! - зло сказал он. - Чаю, сахару, хлебца... Маслица для лампадки! Еще чего? Колбасы постной, что ли? - с открытой ненавистью спросил он и в упор посмотрел на Евлалию Григорьевну.

Его злоба была совсем непонятна. Что так злобно ненавидит он и над чем он издевается? А взгляд в упор был так силен, что Евлалия Григорьевна совсем потерялась и еле слышно проговорила невнятно:

- Я не знаю... Я...

- Не знаете? - с негодованием на что-то и с торжеством над чем-то подхватил Семенов. - А кто же знать-то должен? Кто? Кто? В обкоме партии спросить, что ли? В НКВД за справкой пойти? Если вот такие, как вы, не знают, так кто же знать-то будет?