Моби Дик, или Белый Кит

Рассмотрим же этот вопрос вместе с некоторыми интересными подробностями, сюда же относящимися. Каждому известно, что благодаря особому устройству жабр весь рыбий род дышит воздухом, растворенным в самой той стихии, в которой он плавает; так что какая-нибудь треска или сельдь может сто лет прожить на свете, ни разу не высунув голову из воды. Но кит, в силу своеобразия своего внутреннего строения снабженный настоящими легкими, подобными человеческим, может существовать только вдыхая свободный воздух из атмосферы. А отсюда и необходимость его регулярных визитов в верхний мир. Но он не имеет ни малейшей возможности вдыхать воздух ртом, поскольку в обычном положении пасть кашалота погружена, по крайней мере, на восемь футов в воду, да к тому же его дыхательное горло вообще не сообщается с пастью. Нет, он получает воздух только через дыхало, а оно находится у него на самой макушке.

Если я скажу, что для каждого существа дыхание является совершенно необходимой жизненной функцией, поскольку при этом из воздуха извлекается некое вещество, которое, приведенное вслед за тем в соприкосновение с кровью, передает ей свое живительное свойство, я думаю, что не ошибусь, хотя, быть может, и злоупотреблю при этом учеными словами. Примем это; но отсюда следует, что если бы всю кровь человека удавалось провентилировать за один вдох, после этого можно было бы надолго запечатать себе ноздри и отложить следующий вдох на продолжительное время. Иначе говоря, после этого человек мог бы жить не дыша. Сколь бы противоестественным это ни казалось, но именно так и случается с китом, который по целому часу, а то и больше, проводит обычно в глубине под водой, не сделав ни единого вдоха и не получив никаким иным путем ни малейшей частицы воздуха, ибо, как мы помним, жабр у кита нет. Как же это ему удается? По обе стороны от спинного хребта между ребрами у него имеется целый критский лабиринт замысловато переплетенных, похожих на вермишель сосудов, которые, после того как он покинет поверхность, бывают все до предела раздуты от окисленной крови. Так что он целый час или даже дольше несет в себе по бездонным глубинам запас жизненной энергии, подобно тому как верблюд, пересекая безводные пустыни, несет изрядный запас воды для питья в своих четырех дополнительных желудках. С анатомической точки зрения существование этого лабиринта — непреложный факт, а в том, что основанная на нем теория вполне состоятельна и правильна, убеждает меня иначе совершенно необъяснимая привычка китов во что бы то ни стало отрабатывать все свои фонтаны

, как говорят китобои. Я имею в виду следующее. Непотревоженный кашалот, поднявшись на поверхность, остается там всегда и неизменно один и тот же всегда одинаковый отрезок времени. Скажем, например, он проводит на поверхности одиннадцать минут и выпускает за этот срок семьдесят фонтанов, то есть делает семьдесят вдохов и выдохов; и значит, когда бы он ни поднялся снова, он обязательно сделает те же семьдесят вдохов и пробудет на поверхности ровно столько же времени, минута в минуту. Если же вы вспугнете его — не успеет он еще вдохнуть раз-другой — и он поспешно уйдет в глубину, он обязательно снова всплывет на поверхность, чтобы восполнить образовавшийся недостаток воздуха. И пока он не сделает все свои семьдесят вдохов и выдохов, он не уйдет под воду на полный срок. Заметим, однако, что для разных индивидуумов эти цифры различны; но для любого одного индивидуума они одинаковы и неизменны. Так почему бы кит стал стремиться во что бы то ни стало отработать все свои фонтаны, если бы ему не нужно было заново наполнить резервуар воздуха до окончательного погружения? И сколь очевидно при этом, что именно необходимость регулярно показываться на поверхности подвергает кита смертельным опасностям охоты. Ибо ни крюк, ни сеть не могут изловить левиафана, когда тот плавает в тысячесаженной дали от солнечного света. Так что победу тебе приносит не столько твое искусство, о китобой, сколько сама жестокая необходимость.

У человека дыхание совершается непрерывно — один вдох обслуживает лишь два-три удара сердца; так что какие бы дела и заботы его ни одолевали, спит ли он или бодрствует, все равно ему приходится дышать, иначе его ждет неизбежная гибель. А кашалот дышит только одну седьмую срока своей жизни — лишь воскресенье своей жизненной недели.