MOBY. Саундтрек моей жизни

– Есть какие-нибудь идеи для текста? – спросила она.

– Может быть, что-нибудь совсем в стиле диско, вроде «I’m feeling so real»?

– Ага, давай попробую.

И на самом пределе диапазона она пропела: «I’m feeling so real».

– Хорошо звучит. Ты в порядке?

– Я вот-вот сорву голос, но, думаю, еще на пару дублей меня хватит, – сказала она. Я нажал «Запись» на сэмплере, и она спела фразу еще несколько раз. В первой паре дублей ее голос сорвался на «real» – эта нота была за пределами ее нормального диапазона.

– Звучит хорошо, – сказал я. – Но давай попробуем еще раз. Закрой глаза, представь, что ты в поле. Встает рассветное солнце, и ты поешь для пятидесяти тысяч рейверов.

Она улыбнулась.

– Хорошо, давай попробуем.

Вступили клавишные, она спела «I’m feeling so real», и дубль вышел идеальным. А потом спела еще раз, и получилось еще идеальнее. И в третий раз – по-прежнему идеально.

– Ну как? – спросила она.

– Здорово! – просиял я. – Пожалуй, это то, что надо. А теперь надо посмотреть, как это все будет звучать.

Она села обратно на ящики из-под молока и стала пить чай с гибискусом, а я занялся сведением вокала.

Закрой глаза, представь, что ты в поле. Встает рассветное солнце, и ты поешь для пятидесяти тысяч рейверов.

– Забавно, – сказала она. – Я вчера как-то, не помню сама как, попала в офис к Барри, и он спросил, могу ли я спеть диско-сэмпл. Я сказала «да», и вот она я, пою диско-сэмплы.

– Если точнее – придумываешь диско-сэмплы, – сказал я.

Она допила чай.

– Мне надо ехать, у меня еще встреча запланирована, – сказала она. – Уверен, что тебе этого хватит? Я могу еще раз спеть.

– Нет, все здорово, – ответил я. Она обняла меня и пошла вниз по лестнице. Я вернулся к работе над фразой Майим «feeling so real». Все дубли были хороши, но третий вышел самым эмоциональным. Ее голос был на грани срыва, когда она взяла верхнюю ноту. Он казался уязвимым, но торжествующим, и даже легкое искажение от микрофона оказалось в тему. Я обрезал сэмпл спереди и сзади и запустил его с MIDI-клавиатуры.

Я наложил вокал Майим на клавишную партию, и все прозвучало. Потом я добавил барабаны, низкий бас и струнные, и все стало еще круче. Я закольцевал припев, вскочил и начал плясать по студии, пока звучал трек. Я был совершенно уверен, что прохожие на Мотт-стрит слышат, как я довольно фальшиво подпеваю собственной песне, но мне было все равно. Я потерял вдохновивший меня сэмпл, но нашел кое-что получше. Хотя нет, я не просто нашел кое-что получше – я сочинил кое-что получше.

Я поднял трубку дешевого телефона, подключенного к факсу, позвонил Барри и поставил ему трек.

– Барри, послушай! – сказал я и поднес телефон к колонке.

– Звучит круто! – ответил он. – Значит, с Майим все получилось?

– Да, она отлично отработала!

– Хорошо, заканчивай песню. Поговорим завтра.

Я прыгал по студии и раз за разом слушал свой трек от начала до конца, заново переживая тот волшебный момент, когда Майим одновременно стояла в моей маленькой студии с электроплиткой в углу и, закрыв глаза, пела для пятидесяти тысяч рейверов на рассвете.

Глава тридцать третья

Трещины между половицами

В Нью-Йорке нам с Сарой было не о чем говорить, поэтому мы решили съездить на день на север штата. Вскоре стало очевидно, что и здесь нам тоже говорить не о чем.

Мы нашли озеро неподалеку от Бедфорда, штат Нью-Йорк, и пошли гулять. Светило солнце, и Уолнат очень радовалась – она бегала вокруг и обнюхивала все подряд. Мы с Сарой говорили о Уолнат и о жаре. Через пять минут темы для разговора закончились, и мы молча ушли в тень.

Уолнат весело бегала вокруг наших ног.

В какой-то момент, когда мы гуляли у озера, на меня запрыгнул черноногий клещ и укусил. Я ничего не почувствовал, потому что клещ был размером с недоразвитое маковое зернышко. Но, укусив меня, он впрыснул в мою кровь спирохет из своего грязного клещиного рта. А спирохеты с энтузиазмом начали размножаться в моем организме. Через неделю у меня началась болезнь Лайма, и я слег с температурой сорок градусов.

Через неделю у меня началась болезнь Лайма, и я слег с температурой сорок градусов.

Шел август, и это значило, что за окном было плюс тридцать пять. Мы с Сарой были борцами за экологию, не признававшими кондиционеров, так что в нашей квартире были все тридцать восемь. Я просыпался с утра, понимал в полубреду, что у меня все еще температура, шатаясь, добредал до старого матраса в гостиной и лежал там, больной и весь мокрый от пота. Уолнат запрыгивала на матрас рядом со мной, жалостливо смотрела на меня и засыпала; за окном куда-то неслись пожарные машины.