Модэ

Конь под мальчиком вздрагивал и храпел. Рыжая шея его блестела, словно красная слюда. Ашпокай бил его в бока и в тугие жилы возле паха и сам вскрикивал от боли… стены пыли смыкались впереди…

Потом вдруг наступила тишина.

Березовая роща, белая гребенка из рыбьих костей. Меж деревьев видна широкая равнина, темные облака низко ходят над ней.

– Ашпокай, – тихо говорит Михра, – я останусь в этой роще.

Ашпокай молчит, знает: правду сказал брат.

Стрела эта была с черным оперением, с наконечником, похожим на хищную птицу. На черенке красной змейкой вьются непонятные, чужие знаки. Она вошла в спину и вышла с другой стороны, вырвав чуточку блестящей мякоти. Теперь в груди Михры что-то булькало и хрипело.

Тут же стреноженный Рахша беспокойно переступал с ноги на ногу, топал, поднимал морду.

– Инисмей, Соша, принесите воды, – сказал Ашпокай. – Я слышал неподалеку ручей!

Он старался сохранять спокойствие перед братом. Брат был героем, брат был Михрой.

– Михра… Михра… Слышишь меня? Ашпокай с тобой. И Рахша с тобой.

– Атья увел младших? – Розовая пена накипала на запекшихся губах Михры. Он мог еще сидеть и смотреть по сторонам, но подняться был уже не в силах.

– Я не видел, – голос Ашпокая дрожал. – Кажется, вырвались они. Все враги за нами поскакали. Грохоту было! Но мы убежали… убежали…

Глаза Михры словно подернулись луковой пленкой. Ашпокай вдруг стал огромен, его медное лицо поплыло от нахлынувшего жара. Михра прикрыл глаза, он говорил медленно, переводя дыхание:

– Кажется, будто в груди застрял этот проклятый хуннский свисток. Дышать трудно.

– Инисмей, Соша! – позвал Ашпокай.

Ответа не было.

– Здесь еще могут быть хунну… – говорил Михра. – Как они… могли догнать… моего Рахшу?

– Инисмей, Соша!

Молчание. Михра забылся и что-то бормотал уже совсем невнятно.

«Стрела смазана ядом!» – догадался Ашпокай: на крыльях черной железной птицы виднелся еле заметный желтоватый налет.

Мальчики появились с бурдюками, полными воды. Лица их были цвета серой извести.

– Хунну здесь, – прошептал Инисмей. – В роще. Мы видели одного у ручья.

– Они нас выследили!

– Как? Мы путали тропы, как русаки, – Ашпокай плеснул немного холодной воды в лицо брата.

Сумерки опустились на равнину, от берез легли глубокие тени, потускнели последние багровые разводы.

– Пи-и-ить… – Михра пошевелился и тут же потерял сознание. Повязка опять съехала набок и потемнела от свежей крови.

Холод подступал к мальчикам со всех сторон, вышагивала из-за деревьев сизая звездная ночь. Потом набежала серая хмарь, и ветер, набрав сил, зашумел блестящей березовой листвой.

И тогда из степей, из бесприютных пустошей донесся вой.

– Волки… – прошептал Инисмей.

– Нет, – твердо ответил Ашпокай, – это не волки.

Мальчики переглянулись. Никто не сказал больше ни слова, хотя все, похоже, подумали об одном и том же.

Хунну, сами не ведая того, привели за собой ночных духов-перевертышей. Духи эти рыскали по разоренным кочевьям и курганам, пожирая трупы. Только ими и кормились перевертыши – живой человек легко мог прогнать их от себя, если знал заклинания.

Мужчинам не пристало говорить о таких вещах, лишь иногда у костров старики или бабы рассказывали, будто перевертыши похожи на волчий молодняк или на крупных лис, шерсть у них красная, и они редко появляются при свете дня. Сбиваются они в большие стаи – куда больше волчьих. Днем будто бы могут они превращаться в людей или певчих птиц и заманивать путников в коварные свои ловушки.

Откуда взялись перевертыши? Старики говорили, что сразу после смерти богов в телах их завелись могильные черви. Они стали недобрыми духами и остались в ночи – рыскать среди могил.

В детстве Ашпокай видел их – далеко на юге, на кургане бога пастбищ Раманы-Пая, где они с семьей приносили в жертву ягнят. Ночью к могиле бога сбежались перевертыши, они обступили ее со всех сторон, с жадностью принюхиваясь к запаху жертвенной крови. Взрослые разогнали их огнем и молитвами, а Михра даже подстрелил одного. Ашпокай увидел утром на земле крупного рыжего зверя вроде собаки, но не посмел подойти поближе. Зверь так и остался лежать в траве – никому бы не пришло в голову сделать из его шкуры воротник или шапку.

Сейчас перевертыши подступали к Михре, невидимые в густой траве, скрытые частоколом берез. Ашпокаю показалось, что он слышит их голоса – не человеческие, не звериные, а сродни шипению, полные голода и зависти:

– Отдай его нам, всадник. Отдай его нам. Мы с братом твоим будем бегать теперь под луной. Он будет нам по крови родня. Он забрал у нас брата, а мы шли за ним всю его жизнь, вынюхивая, когда он станет умирать.

Огня у мальчишек не было. И заклинаний не знал никто из них.

Михра, который до того лежал неподвижно, вдруг выгнулся дугой и, видно собрав все силы, все, что остались, прокричал:

– Нет! Ашпокай! Не отдавай меня им!

Кони заржали, страшно заметался Рахша, топая по земле тяжелыми копытами.