Модэ

Призраки отступили, и снова прокатился над землей их жадный вой. Они приближались, эти огненные точки в траве. Ашпокай выпустил уже три стрелы, но куда ему до богатыря Михры! Перевертыши наступали, переговариваясь между собой лаем и визгом. Им нужен был Михра, упрямство было их оружием.

– Свет! Свет! – закричал Соша, указывая в глубину рощи.

– Наверное, хунну. Этого нам не хватало, – прошептал Ашпокай, доставая стрелу.

– Подожди! – Соша поднял руку. – Я слышу голос. Он молитвы поет…

Свет приближался, и, кажется, холодная, звездная синь отступала перед ним.

– Благая Ардви-Сура… – слова доносились до мальчиков глухо, человек молился незнакомым богам, но это была молитва, а призраки боятся любых богов!

И в самом деле – тявканье и визг стали глуше. Свет приближался, вытесняя перевертышей из рощи, как выдавливает лекарь гной из раны.

Ашпокай вскочил на коня, вглядываясь в темное пространство. В отблесках огня он увидел человека в длинном платье. А потом, словно видение из дурного сна, из-за деревьев с громким лаем появился большой пес. Оборотни метнулись прочь, и как будто стало легче дышать. Кажется, тогда обессилевший Ашпокай наконец потерял сознание.

4

Всадники на турах, на златорогих оленях и грифонах промчались, прогрохотали по небу и исчезли в кровавой закатной пене. Там, в облачной дали, они сошли в семь великих курганов, и земля вокруг них стала священной.

– Боги ушли! Боги умерли! – запели на земле, у костров, в кибитках и юртах. С неба сыпался осенний звездопад. Люди зябко жались друг к другу, вглядываясь испуганно в холодное, колючее небо.

– Боги умерли! Началась наша жизнь!

Ашпокай задрал голову и подставил под звездопад ладони. Но вдруг его накрыла тень – гриф проплыл в небе, заслонив звезды и луну… звезды падали на его тяжелые крылья и рассыпались белыми искрами. От страха Ашпокай закричал и проснулся…

Душно дохнуло облепихой. Первое, что увидел Ашпокай, было лицо человека – длинное, умное, как у старой лошади, и такое же уставшее.

– Хвала Ардви! Ты пришел в себя, – лицо потерялось из виду, перед Ашпокаем, словно стена, возник халат из белой шерсти. – Твой дух истомился, я уже думал, он совсем оставит тебя.

Ашпокай попытался встать, но какой-то яд, разлитый во всем теле, удержал его.

– Господь Спета-Манью забыл эти места, – лошадиное лицо опять появилось перед мальчиком. На нем не было никакой татуировки, оно было смуглым, а волосы – темными. Лицо украшала курчавая смоляная борода.

– Михр… Михра!

– Он жив. Твой друг жив.

– Не друг… он брат…

– Яда в кровь попало немного. Но он будет долго спать. Терпение.

– Ты врешь… он умер, наверное, стрела разорвала ему грудь…

– Нет, он жив, верь мне, – губы незнакомца тронула улыбка. – Вы храбро защищали его. Знай: за душой брата твоего охотятся злые силы. Для них его душа – большое сокровище…

И Ашпокай почему-то сразу поверил его словам.

– Но кто ты?

– В ваших краях меня зовут бактрийцем. А иногда ашаваном. Слышал про таких?

– Слы… Слышал… – Ашпокай почувствовал, что засыпает. – Паралат иногда молится вашим богам.

– Бог у нас один – Ахура-Мазда. Я потому здесь живу, что народ ваш позабыл его.

– Ормазд… Мы молились… Хунну молились… Раньше…

– Спи, – произнес человек, назвавшийся бактрийцем, и все исчезло.

Молились раньше Ормазду. Да все позабыли давно. Далеким, чужим казался Ормазд. Витал далеко в небе этот неизвестный бог на золотых крыльях. Ашаванов не любили, но, впрочем, и не били никогда. Приходили эти странные люди всегда по одному, селились на холмах и в горах, жили незаметно – да и что их замечать? Жидок был дым от их алтарей. Иногда, правда, жили они среди пастухов, и говорили люди, что во-о-он тот род, за Мутной рекой, хоронит своих мертвецов не в земле, а только в гранитных ящиках с известью и что молятся в том роду все Ормазду, а весной приносят в жертву ему ягнят. «Да не Ормазду, а Рамане-Паю, как все», – говорили другие. Зимой же, когда плакали в юртах больные дети, и те и другие втихаря звали ашаванов в свои кочевья, так чтобы не прознали соседи.

Ашпокай ворочался и вздыхал в полусне, просыпался совсем и снова забывался дремой. И всякий раз он упирался взглядом в мазаный потолок в пыльных теплых разводах солнца.

Ашпокай лежал на соломенной подстилке в углу какой-то хижины. Места здесь не хватило бы даже для троих. Стены из потрескавшегося кирпича да какой-то мусор по углам – вот и все, что можно было заметить в этом скромном жилище. В маленькое оконце под потолком проникал свет. Под оконцем висели связки трав и ягод – от них шел крепкий дух.

Ашпокай с трудом приподнялся – ноги отчего-то не слушались его.

Хижина имела земляной пол и уходила на пол-локтя в землю. В таких землянках жили на зимовниках пастухи, да еще медных дел мастера устраивали их подле своих печей. Ашпокай на слабых ногах поднялся по березовой приставке и толкнул дверь.