Модель XXX

Но это ладно. Другой вопрос, более сложный: почему я ревную? Выходит, я завидую Ивану Ильичу? То есть, я хотел бы, чтобы она меня хлопала по жопе? Прогоняя от себя эти мысли, я помахал перед лицом руками.

– С вами всё в порядке? – спросила Анечка. Она принесла кофе.

– Да-да, – ответил я. – Спасибо.

Я сделал глоток, зажёг сигарету, глубоко затянулся и выпустил струю дыма.

***

Стояли, курили с Иваном Ильичом. Я ещё не совсем отошёл после того случая и относился к нему с некоторым напряжением. Он, как обычно, смеялся, косил глаза под прямоугольными очками, и пересказывал всякие сплетни.

У него есть такая забавная манера – он когда рассказывает что-то по его мнению смешное, закидывает голову, смотрит вверх и протяжно хохочет. То, что никому больше не смешно, его не смущает.

Вдруг к нам выходит ректор.

– Иван, – это он мне, – дай прикурить.

Я протягиваю ему зажжённую зажигалку. Он берут мои руки в свои, прищуривается и закуривает. Потом говорит:

– Иван, – это уже Ильичу, – давно хотел с тобой побеседовать.

– Да, Егор Мотельевич, – с готовностью отвечает тот.

– Вот, ты декан психологического факультета.

– Да, Егор Мотельевич, я.

– И при этом ты похож на тюфяк. Не обижайся, пожалуйста, но сам посмотри. Тюфяк.

И ректор взглянул на меня вопросительно, как бы спрашивая, верно?

Я уклончиво повертел головой – как бы и вверх-вниз, и влево-вправо. А Иван Ильич нервно захихикал, расплывшись в своей обычной широкой улыбке. Только глаза у него в этот раз не смеялись.

Егор Мотельевич докурил и ушёл. Ушёл и Иван Ильич. А я остался и закурил ещё одну. Меня расстроило то, что его назвали тюфяком. Сразу по двум причинам. Во-первых, он мой друг. Во-вторых, он в самом деле похож на тюфяк. Толстый живот под свалявшимся свитером, джинсы как шаровары. И этот вот тюфяк, а не меня молодого и красивого, с улыбкой хлопает по жопе Мария Петровна!

***

Как-то мы с ректором стояли во дворике и курили. Кругом суетились студенты, смеялись, шутили друг над другом, обнимались и целовались. Ректор покачал головой, и сказал:

– Мда, а ведь я тоже был молодым.

– Ну, – кивнул я, – вы и сейчас вроде не старый.

– Помню, как-то в Питере зимой, – мечтательно продолжил он, – в бордовом плаще на голое тело кружусь по Сенной площади, совершенно пьяный, а кругом люди-люди-люди… Мне кажется, что я прекрасен и танцую вальс, и все девушки от меня без ума.

Он бросил окурок в урну и пошёл прочь:

– Эх, было время!..

***

Как-то во время лекции по этике меня совсем занесло. Вообще это часто бывает: я говорю, говорю, увлекаюсь, и в какой-то момент понимаю, что рассказываю нечто, не имеющее никакого отношения к предмету. Глаза горят, размахиваю руками, и замечаю, что студенты тоже увлекаются, смотрят на меня внимательно, перестают даже болтать и пялиться в смартфоны.

В этот раз я вдруг вспомнил Средневековье.

– В Средние века, – поведал я, – был один такой граф. Жил он с маленькой дочерью в своём замке. Жил-жил, не тужил, да очень переживал, как бы ей не овладел дьявол.

В смысле, в то время вообще считалось, что женщина сосуд греха и орудие дьявола. Некоторые ученые даже истолковывали латинское слово «femina» – женщина – как «имеющая меньше веры». Ошибочно.

Короче, этот папа очень беспокоился, что его доченька подрастёт и дьявол её искусит. И тогда она, обуянная грехом, уже не попадет в рай. А отправится прямо в ад.

А он не хотел, чтобы так случилось, потому что очень её любил. И тогда он отравил её. Девочка умерла, а его привлекли к суду. И когда стали спрашивать, зачем ты это сделал, старый дурак, тот ответил, счастливый: «Я просто хотел спасти её душу. Я убил её, пока она невинна и не успела согрешить. Теперь я точно знаю, что моя девочка попадёт в рай. Лучше уж я отправлюсь в ад, чем она!»

Тут я почувствовал, что голос мой дрожит, и на глаза наворачиваются слёзы. Уж очень я сам себя растрогал этой нелепой историей. Но студенты тоже были потрясены, я видел, как задумчиво их взоры устремились вдаль. Особенно были впечатлены девушки. Одна даже, примерив, видимо, эту историю на себя, поморщилась и замотала головой, как бы говоря: «Нет-нет-нет!»

Тут я зачем-то добавил:

– Вот как он её любил!

– Да походу он просто урод, – возразила эта девушка.

И тут один умник (о боже, всегда, на каждом курсе находятся такие дотошные умники с глупыми вопросами!) спросил:

– Иван Алексеевич, а вот эта ваша печальная история вообще какое имеет отношение к актуальным проблемам этики?

Но я вообще опытный уже, такими вопросами меня не смутить. Поэтому я, уверенно глядя ему в глаза, твёрдо отвечаю:

– Самое прямое. Это же очевидно.

И девушки на него зашептали:

– Ты дурак что ли? Самое прямое!

***

Тут я хочу рассказать историю, о которой следовало бы умолчать. Молчи, скрывайся и таи – как сказал Тютчев. Но раз уж я взялся быть искренним (а без этого правдиво историю не расскажешь), то должен сообщить и об этом постыдном эпизоде моей жизни.