СССР и его союзники недооценили значение широкого распространения персональных компьютеров и гражданских коммуникаций. Они по — прежнему рассчитывали на мощные вычислительные машины, к которым имел доступ ограниченный круг специалистов, то есть они исходили из представления о необходимости концентрации информационных потоков в руках власти. Но для быстрого развития научной и технической мысли было необходимо привлечь гораздо больший круг интеллектуалов, создать среду коллективного моделирования. На Западе в этот процесс были включены широкие слои специалистов, имевшие доступ к компьютерным сетям. В СССР интеллигенция была «стиснута» множеством рамок и поднялась бунтовать. Это было одним из проявлений кризиса советской сверхгосударственной модели индустриализма. СССР стал проигрывать социально — экономическое соревнование с Западом. Когда эта проблема была воспринята советским руководством, оно далеко не сразу осознало, что дело не только в технологиях, но и в социальной организации. А когда стала очевидна необходимость преобразования общества, уже не было времени разработать его оптимальную модель. Не мудрено — ведь проблемы, связанные с постиндустриальным переходом, стали осознаваться только во время перестройки[3]
.Попытка советского общества выйти из кризиса индустриального общества во время перестройки потерпела неудачу. Советское общество на всех парах, «ускоряясь», приближалось к стене постиндустриального барьера. Но перепрыгнуть через него не удалось, и страна со всего размаха ударилась о стену.
СССР распался, страны советского пространства превратились в часть периферии глобального капитализма и стали сползать назад, в обратном направлении от стены. В этом положении оставшиеся в наследство от СССР структуры современности деградируют, происходит откат к полуфеодальным формам жизни.
Эта деградация должна быть не только поводом для печали, но и важным уроком: если постсоветское общество намерено двигаться не только «назад», но и «вперед», ему снова придется решать те задачи, которые не смогла решить перестройка. Ему необходимо не только развернуться от деградации к прогрессу, не только подойти снова к барьеру, но и суметь перемахнуть через него. Потому что с нашей стороны барьера — вечная периферийность, «третий мир».
С Горбачева спрос невелик — за его спиной не было опыта. Но сегодня Медведев наступает на горбачевские грабли через два десятилетия после перестройки. Пора чему — то и научиться.
Модернизация воспринимается как преимущественно техническая проблема. Не удивительно, что нынешнее «ускорение» оборачивается ускорением движения назад, а не вперед: проблемой разворота вектора развития страны власти не занимаются. Думаю, что происходит это не по недомыслию, а из коллективной корысти господствующей касты. Классовый интерес сильнее, чем заботы о судьбах страны.
Наступая на горбачевские грабли, Медведев делает это в новых условиях. Ведь прошло уже два десятилетия движения вверх по лестнице, ведущей вниз. В чем — то это даже хорошо — действия Медведева не могут привести к катастрофическим последствиям. В отличие от Горбачева, у него почти нет рычагов воздействия на социальную ситуацию. Рычаги сгнили. Медведев и даже Путин не могут «развалить» систему, ибо система и есть гниль. Нельзя развалить гниль гнилью.
Выйти из гнилой системы (если по ней не ударит внешняя сила, чего бы очень не хотелось) можно только одним способом: выстроив параллельную систему, основанную на других принципах и защищенную от гнили.
Уж не о Сколково ли я? Вот где будет город новый заложен, вот оно поле чудес, где взрастут постиндустриальные деревья с золотыми плодами… Но нет, не взрастут.
Ведь в Сколково не предполагается создавать новых общественных отношений. Все, как всегда: поле чудес в стране дураков, где исчезают бюджетные деньги (выделенные за счет уже существующей науки), а фирмы, каким — то боком причастные к начальникам этого поля, получают налоговые льготы.
Взгляд наших полуфеодалов скользит по поверхности явлений, цепляется за блестящие «штучки», которые прежде меняли на газ и нефть, а теперь хочется сделать у себя. Только невдомек, что для производства «штучек» нужно перестроить само общество, начиная от привилегий правящей касты и кончая представлениями о добре и зле. Они смотрят на блестящий фасад и не желают думать, что за ним стоит. Таков был взгляд средневекового человека на промышленную цивилизацию. Таков взгляд современной российской правящей касты на западное позднеиндустриальное общество с его манящими постиндустриальными плодами.
Дело в том, что информационное (постиндустриальное) общество — это новая формация, сменяющая общество индустриальное[4]
. Речь идет о принципиально новых общественных отношениях, которые превосходят индустриальное общество, основанное на стандартизации и разделении труда. Именно это позволяет и технологиям развиваться принципиально по — новому.