Мое имя – Лектон

Картина, которую написал Жак, лежала замотанная в бумагу в багажнике старой «Тойоты» Молибдена. Он лениво жевал жвачку и, щурясь, с видом превосходства погладывал на заправляющийся белый «Мерседес». Если бы он заглянул немного глубже желудка, он бы понял, что причина его «крутого» вида – всего лишь мелкое чувство зависти. Но он никогда бы с этим не согласился, его стабильный мир начинался с предложения «Если у меня что-то не получается или чего-то нет, то вина – в несправедливой действительности и злой судьбе». Поэтому он всегда был прав, всегда слушал самого себя и срубал на корню любые поползновения жизни на его теорию. Сейчас он ждал свою подругу, но видя, что она опаздывает, начинал раздражаться. Их ждал продавец картин, и он не хотел задерживаться. Наконец вдали показалась фигура Таонги, она спешила, зная, что ее опоздание грозит ей недовольством и нотациями.

Молибден не стал дожидаться, пока она поравняется с машиной, а вместо этого демонстративно сел за руль и хлопнул дверью. Когда она появилась на соседнем сиденье, он, не глядя в ее сторону, повернул ключ зажигания и рывком тронулся с места, отчего хозяин «Мерседеса», удивленно посмотрел на них.

Таонга сделала виноватый вид, она сжала плечи и украдкой поглядывала на возлюбленного, ей всегда казалось, что она его любит больше, и очень болезненно переживала любые вспышки его плохого настроения.

– Ну, прости, я не специально, мне пришлось задержаться на работе…

Молибден, казалось, не слышал слов. По правде говоря, он уже остыл, но он так любил быть правым, что из любви к этому искусству продолжал играть роль несправедливо обиженного. К тому же, это давало ему возможность поучать, и он уже обдумывал свою назидательную речь для виновницы:

– Ты же знаешь, что у нас важное дело. Ну, скажи, как я могу на тебя положиться, если ты меня подводишь в таком пустяковом деле, как пунктуальность?

Таонга сидела, как маленькая мышка и пожимала плечами, она знала, что у нее нет оправдания, и что она ни скажи, все будет использовано против нее, более того, увеличит в несколько раз поучительную речь. Она слушала Молибдена и, если вначале ей казалось, что она не виновата, то чем дольше он говорил, тем больше в ней росло чувство вины.

– Это называется безответственность и легкомыслие. Ты должна понять, если в будущем мы хотим ездить на «Мерседесах», жить в лучшем квартале города и одеваться в лучших бутиках, мы должны работать не покладая рук и все делать серьезно и хорошо. Я не собираюсь всю жизнь впахивать на заправке, эти богатеи все имеют просто так, а нам, эмигрантам, нужно заработать все это своим трудом и своим умом. Ты со своим легкомыслием и дурными манерами так и останешься горничной. Пожалуйста, если хочешь, это твоя жизнь, делай, как знаешь, но тогда нам не по пути.

Таонга уже слизывала слезы. Она очень боялась, когда Молибден говорил, что им «не по пути»; в такие моменты она хотела броситься ему на шею, рыдать и обещать, что она исправится и что все сделает, как надо. Молибден услышал всхлипы, и где-то внутри у него зашевелилась садистская радость, более того, ему захотелось секса. Слезы его почему-то возбуждали. Он снисходительно сказал:

– Ладно, Таонга, не плачь… можешь меня умилостивить, пока я еду. Ну, же… – и он указал на ширинку.

Таонга обрадовалась и с усердием занялась делом. Она чувствовала, как он становился все добрее и добрее, и была почти счастлива.

Наконец, они подъехали к салону, куда их пригласил знакомый. У Молибдена настроение намного улучшилось, он даже подмигнул Таонге, и игриво шлепнув ее по крупному заду, добавил:

– Сегодня ночью серьезно тобой займусь.

Таонга кокетливо вильнула бедрами и пошла за своим суровым Учителем.

Их встретил маленький лысый мужичок с длинным носом по кличке Караваджо, он постоянно мял свои сухие ладони и, время от времени, помимо картины поглядывал на пышный бюст мулатки.

– А она ничего, – шепнул он Молибдену о Таонге и добавил, – я сейчас на несколько минут отлучусь, покажу твою картину оценщику и тогда поговорим о деньгах.

Молибден молча кивнул и сурово взглянул на осматривавшую галерею Таонгу. Он одновременно был рад, что его девушку хорошо оценили, но, в то же время, был зол на Таонгу за то, что кто-то еще мог думать о ней. Несмотря на свои постоянные угрозы о расставании, Модлибден никогда не мог представить, что Тоанга могла бы принадлежать еще кому-нибудь кроме него, это был для него нонсенс, невозможное. Эта мысль его серьезно оскорбила, и причиной оскорбления была Таонга, которая, ничего не подозревая, рассматривала живописные полотна, не понимая, как люди могут тратить на них деньги. Она остановилась у копии «Подсолнухов» Ван Гога и подумала, что когда у нее будет собственный дом она, возможно, купит такую картинку для своей кухни. Она вспомнила о еще одной картине с цветами, рядом с которой можно было бы повесить и эту.