Мое прекрасное забвение

Его глаза помутнели, и я поняла, что он вовсе не в порядке. Я прекрасно знала, что такое окунуться в неприятные воспоминания. Даже более года спустя одно лишь упоминание об аварии накрывало Трентона с головой.

– У меня дома есть бутылка виски «Краун» и колбаса. Давай так напьемся, что нас будет тошнить сэндвичами с ветчиной.

Трентон улыбнулся уголком губ.

– Звучит потрясно.

– Еще бы! Идем. Хейзел, до завтра! – крикнула я.

Трентон проследовал за мной до моей квартиры, а там я направилась прямиком к бару.

– «Краун» с колой или чистый? – крикнула я с кухни.

– Чистый, – сказал он у меня за спиной.

Я подпрыгнула на месте и хихикнула.

– Боже, как ты меня напугал.

Трентон выдавил улыбку.

– Извини.

Левой рукой я подбросила бутылку в воздух, поймала ее правой, а затем налила двойную порцию в два стакана.

Улыбка Трентона стала чуть шире.

– Классно иметь личного бармена.

– Я удивлена, что еще не разучилась. У меня было слишком много выходных. Когда в среду выйду на работу, то, наверное, растеряю все навыки.

Я передала ему виски, и мы чокнулись стаканами.

– За «Краун».

– За чертову жизнь, – сказал Трентон, и его улыбка погасла.

– За выживание, – сказала я, поднесла стакан к губам и запрокинула голову.

Трентон сделал то же самое.

Я взяла у него пустой стакан и налила новую порцию.

– Мы хотим напиться так, чтобы языком еле ворочать или чтобы молиться на унитаз?

– Как пойдет.

Я передала ему стакан, взяла бутылку и повела Трентона к дивану. Затем подняла свой стакан.

– За вторую работу, – произнесла я свой тост.

– За то, чтобы проводить больше времени с классными людьми.

– За братьев, которые делают твою жизнь невыносимой.

– За это я тоже выпью, – сказал Трентон и опустошил стакан. – Я обожаю своих братьев. Что угодно для них сделаю, но иногда мне кажется, будто мне одному есть дело до отца, понимаешь?

– А мне иногда кажется, будто лишь мне нет дела до моего.

Трентон перевел взгляд с пустого стакана на меня.

– Он старой закалки: не спорь, не высказывай своего мнения, не плачь, когда он лупит маму.

Трентон напрягся.

– Сейчас он этого уже не делает. Но раньше бывало. Дурачил нас, детей, понимаешь? Чтобы она осталась. Чтобы по-прежнему любила его.

– Черт побери, это ужасно.

– Твои родители любили друг друга? – спросила я.

На губах Трентона появилась легкая улыбка.

– Безумно.

– Здорово, – тоже с улыбкой ответила я.

– Ну а что… теперь?

– Все ведут себя так, будто ничего не было. Сейчас получше. Правда, плохой тот, кто не хочет забывать, как она по утрам собиралась дольше обычного, чтобы замаскировать синяки. Короче говоря, плохая – это я.

– Не надо так думать. Если бы кто-нибудь обидел мою маму… пусть даже отец… я бы никогда его не простил. Он хотя бы извинялся?

– Ни разу, – без промедления ответила я. – А следовало бы. Перед ней. Перед нами. Всеми нами.

На этот раз Трентон сам протянул мне пустой стакан. Я налила ему порцию, и мы вновь произнесли тосты.

– За верность, – сказал он.

– За побег, – сказала я.

– За это я выпью, – проговорил Трентон, и мы одновременно опустошили стаканы.

Я подтянула колени к груди, опустила на них голову и посмотрела на Трентона.

Тень от красной бейсболки падала ему на глаза. У него были братья-близнецы, но четверо младших могли запросто сойти за четверняшек.

Трентон притянул меня к себе за футболку. Обнял и крепко прижал к себе. Я заметила на внутренней стороне его левой руки буквы, складывающиеся в имя – Диана, а несколько дюймов ниже, более мелким и наклонным шрифтом – Маккензи.

– Это…

Трентон развернул руку, чтобы взглянуть.

– Да.

Мгновение мы сидели в тишине, потом он заговорил:

– Все эти слухи брехня, знаешь ведь.

Я выпрямилась и отстранилась от него.

– Нет, не знаю.

– Просто я не смог вернуться, ведь все смотрели на меня так, будто я убил ее.

Я покачала головой.

– Никто так не думает.

– Родители Маккензи думают.

– Трент, им нужно найти крайнего. Козла отпущения.

Телефон Трентона зажужжал. Он поднял его, глянул на экран и улыбнулся.

– Намечается жаркое свидание?

– Это Шепли. Сегодня бой Трэвиса. В «Джефферсоне».

– Хорошо, – сказала я. – Каждый раз, когда они планируют бой в ночь открытия «Реда», там всегда пусто.

– Правда?

– Тебе это неизвестно, потому что ты ходишь на все бои.

– Не на все. Сегодня я не иду.

Мои брови изумленно взметнулись вверх.

– Я найду чем заняться вместо того, чтобы смотреть, как Трэвис кому-нибудь всыплет. Снова. К тому же мне известны все его приемчики.

– Да уж. Уверена, всему, что он знает, научил его ты.

– Только трети. Мелкий проныра. Пока мы с братьями росли, то так часто колотили его, что он запомнил все приемы, лишь бы увернуться от кулаков. Теперь он может побить всех нас… вместе взятых. Неудивительно, что никто не может его одолеть.

– Я видела, как вы с Трэвисом дрались. Ты победил.

– Когда?

– Около года назад. После того… как он сказал, чтобы ты бросал пить, пока не довел себя до могилы. Ты задал ему жару.

– Ага, – сказал Трентон, потирая шею. – И я этим не горжусь. Отец до сих пор меня попрекает, хотя Трэвис простил меня в ту же секунду, как мы закончили драться. Обожаю этого мелкого мерзавца.